.
Пока же, читая «старую» «Искру», то есть газету того периода, когда она редактировалась совместно будущими врагами – Плехановым и Лениным, Борис никак не мог уяснить себе причин особой заостренности нападок на эсеров.
Он склонялся к мнению, что редакция руководствовалась не самыми высокими побуждениями. «Не имея возможности вести борьбу против сильного врага, самодержавия», считал Николаевский, Ленин «формировал настроения на борьбу против ближайшего врага, легкого, возможного союзника – против социал-революционного движения»[54]. Такого рода позиция подкреплялась у Николаевского еще и тем, что в самой Уфе расхождения между социал-демократами и эсерами особенно не чувствовались.
В авторитетной провинциальной газете «Пермский край» Борис обнаружил в 1901 г. статьи Якова Марковича Луп олова (позже известного под псевдонимом Джемс), в слегка прикрытой форме пропагандировавшего революционные идеи. Через 57 лет в статье, посвященной 90-летию этого социалиста, Николаевский напишет, что его работы «пробудили в нем, гимназисте, инстинкт революционера»[55].
Гимназист постепенно расширял связь с социалистическими кружками Уфы, охватывавшими в основном молодую интеллигенцию. По их поручению он хранил и распространял революционную пропагандистскую литературу и агитационные листовки, естественно предварительно знакомясь с их содержанием. Сами события окружавшей жизни побуждали к социальному протесту тяготевшую к справедливости пытливую молодежь, полагавшую, что именно ей суждено коренным образом повернуть развитие родной страны.
Когда Николаевский перебрался в Уфу, он был уверен, что вслед за ним в этот город полетит «телега» из Самары о его опасных взглядах. Борис сомневался, что ему удастся поступить в местную классическую гимназию – став убежденным гуманитарием, он никак не желал идти в реальное училище, которое открывало дорогу к «практическим», в основном техническим, специальностям. Действительно, когда он подал прошение о принятии его в гимназию, его вызвал на беседу директор гимназии Владимир Николаевич Матвеев, преподававший древнегреческий язык и славившийся строгостью нравов.
Идя в гимназию в первый раз, Борис был почти уверен, что этот раз окажется и последним, что директор намерен встретиться с ним лишь для того, чтобы унизить, отказав в приеме. Но сложилось иначе. Матвеев долго и внешне сухо беседовал с Николаевским, сообщив, однако, что он говорит с уже принятым гимназистом, которому необходимо соблюдать осторожность. «Он не мог сказать об этом прямо, – вспоминал Николаевский. – Это я смог оценить значительно позже, когда прочитал документы, хранившиеся в моем деле. Когда я встретил Владимира Николаевича в 1917 году, уже после революции, я так волновался, что был на грани признания своей любви к нему»
