В 1903 г. Борис перешел в гимназию в Уфе, куда переехала мать со всем остальным семейством после гибели отца[47], так как в Уфе жили близкие люди, на поддержку которых она могла рассчитывать. Она, разумеется, работала, но, будучи на протяжении прошедших лет занята семьей и не получившая никакой специальности, Евдокия Павловна смогла устроиться только продавщицей в казенную винную лавку[48], и жалованье ее было, разумеется, крайне недостаточным, чтобы прокормить большую семью.
Формально переезд в другой город произошел по воле родных, но на деле все было значительно более драматично. Дело в том, что директором самарской гимназии стал некий А.И. Павлов – ранее учитель истории и инспектор, который недоброжелательно относился ко многим ученикам и не без основания подозревал некоторых из них в антигосударственных настроениях. Гимназисты решили ответить протестом, причем Борис оказался одним из зачинщиков. Он вспоминал: «Я занимался химией и принес в гимназию какие-то порошки, которые мы насыпали в чернильницы (но не нашего класса, а в чернильницы других классов)». Такова была конспирация (заметим – далеко не благородная). «Воздух в классах был отравлен, возник очень сильный запах сероводорода. Уроки были сорваны. Нас отпустили домой»[49].
Среди учеников, однако, нашлись доносчики. Чтобы не раздувать скандала, который в немалой степени скомпрометировал бы его самого, новый директор гимназии предложил родителям наиболее активных смутьянов забрать своих детей и перевести их в другие школы. В отношении Бориса это требование, по существу дела, вполне совпало с желанием матери и его самого. Так Борис Николаевский стал учеником шестого класса уфимской мужской гимназии.
Борис приехал в Уфу, имея то ли в кармане, то ли скорее в голове явочный адрес некоего Сергея Федоровича Гарденина, уроженца Уфы, учившегося в Петербургской военно-медицинской академии, исключенного из нее и возвратившегося в родной город. Через него и его брата Бориса Федоровича Николаевский познакомился с другими оппозиционерами, придерживавшимися социал-демократических идей или, по крайней мере, считавшими себя марксистами. К этому времени в городе существовал социал-демократический комитет, членом которого являлся Гарденин, одновременно ведший нелегальный кружок. Именно этот кружок стал посещать Николаевский.
Свои взгляды последних школьных лет он оценивал в 1960 г. как социал-демократические. Он считал эту партию влиятельной силой, опиравшейся на рабочий класс. Тот факт, что партии как таковой еще не было, что речь можно было вести только о нелегальном политическом движении, далеком от массовой борьбы, его не смущал. Скорее всего, он и его товарищи просто закрывали на это глаза. Четкой системы политических воззрений не было. Своим знаменем кружковцы считали Максима Горького, особенно его «Песню о Буревестнике», которую все знали на память.
