Все с самого начала знали, что у Валеры есть Катя. Она была свидетелем всех наших успехов и неуспехов. Вообще если честно говорить, то Валеру сделала Катя. Она – это такой взгляд на жизнь, когда борешься с проблемами с улыбкой. И мне кажется, что Катя и Валерке этот взгляд привила. Она всегда была спокойной. Даже когда он выпивал, Катя мне однажды позвонила и говорит: «Клара, ты Валерушку сегодня видела?» Я говорю: «Да». Она: «А ты не знаешь, он как?» Я: «Ну, Катя, ты знаешь, мне кажется, что он сегодня немножко этого…» И мы его тогда искали и нашли рядом с ГИТИСом на скамеечке. Это была Катина боль. И я никогда не слышала, чтобы она на него орала.
Клара Новикова, народная артистка РФ
– Сказать, что мы никогда не ссорились, – это было бы неправдой. Мы, конечно, ругались, и зачастую даже серьезно, основательно, как это бывает в нормальных человеческих отношениях. Просто Катя действительно никогда не повышала голос, у нее не было этой манеры. Она абсолютно тихо, спокойно могла выяснять отношения, хотя иногда это было пострашнее, чем если бы Катя кричала. Она не топала ногами, не била кулаками, но иногда могла так посмотреть – тихо и спокойно, улыбаясь, – что становилось жутко, стыдно. Хотелось уйти и встать в угол. Я ее в сердцах иногда называл «недобитая Сухомлинская», потому что Катя окончила Ленинский педагогический институт и много лет проработала педагогом. И она не то чтобы поучала, назидала, но так мягко учила жизни. Мне это нравилось.
Вообще впервые я сорвался с катушек в плане алкоголя после фильма «Катала», где я сыграл первую большую роль. Я снимался в этой картине уже взрослым человеком, мне там чуть ли не 50 лет… И вот все эти годы – во время «Каталы» и потом – все эти годы мне удавалось скрывать пристрастие к алкоголю от Кати.
Что греха таить, я – алкоголик. Это психическое расстройство. Алкоголизм – это не страсть к выпивке, это зависимость от нее. И есть люди, которым нельзя этого делать. Я это понял только после клинической смерти.
Через год после того, как якобы меня закодировали за какие-то бешеные деньги, Катя говорит: «Давай будем повторять эту кодировку, раз ты справился с этим?» Я говорю: «Катя, заплати мне, и я закодирую и тебя, и себя…» Эти кодировки полная туфта.
Но, кстати, в «Ширли-мырли» я совладал с зависимостью. Я был абсолютный, стопроцентный трезвенник. Эта роль у меня случилась тоже благодаря Кате. Дело в том, что Владимир Валентинович Меньшов, когда приступил к съемкам, первое время не очень был уверен в том, что он правильный сделал выбор, когда пригласил меня. Он с таким лицом смотрел на мои потуги актерские… И я Чуриковой однажды сказал: «Инна Михайловна, я чувствую, что меня Меньшов не любит. Понимаете, он меня не любит. Он меня снимает…» И вдруг она не выдержала и говорит: «Что ты тут сопли развесил? Иди и скажи ему, как мужик мужику». Я не знаю, что было в этой фразе, я выскочил из гримерки, и, на беду мою, по пустому коридору тогда не снимающего «Мосфильма» шел Меньшов, и я закричал ему: «Вы не любите меня!» А он замечательный в этом смысле партнер. Он упал на колени и пополз ко мне… И начал кричать: «Я люблю. Я люблю тебя». А я говорю: «Не любите!» – «Нет, люблю!» – «Нет, не любите меня!» – «Люблю». И это наблюдала Чурикова, она каталась по полу просто. И он, значит, потом в конце концов говорит: «Ну а в чем, скажи, ладно, если уж так начистоту, по-мужски, в чем должна выражаться моя любовь?» И я очень просто говорю, как меня учила Катя: «Вы Валерика не обижайте… Когда стоите у камеры, а Валерик играет, надо улыбаться…» И если бы у меня была возможность написать себе юному письмо, я бы сказал: «Дорогой Валера, ты счастливый человек – в твоей жизни была Катя!»
