Немного позже я кликнула соседских ребят обирать шелковицу. Была у нас на заднем дворе огромная шелковица — выше дома. Ягоды на ней какие-то особенные; сколько раз приходили к Тате разные люди, просили продать урожай. Говорили, что его шелковица необыкновенно сахаристая и хорошо пойдет на палинку, сулили большие деньги. Но Тата только посмеивался и всем отказывал: моя ягода, говорил, окрестной саранче нужна. И правда, вся детвора окрест знала к нему дорогу и шныряла по шелковице, словно у себя дома. Соседские дети и сейчас прибежали по первому зову, хотя держались скованно и даже не галдели. Слышали, конечно, про похороны. Ну, тут я показала им класс: ягод-то осталось уже мало, приходилось акробатические трюки выделывать, чтобы доставать их. А я расхаживала по веткам, словно танцор на проволоке; они так и потрескивали подо мной, ребята даже пугались. Через полчаса они убежали, довольные, с черными ртами, да и у меня руки два дня были черные.
Я уже не знала, чем заняться: похоже, что похороны — дело долгое. Достала свирель, поиграла немного. Играть на свирели учили меня в нашей школе, там тоже был музыкальный уклон. Я и на тарогато играла немного; это был любимый инструмент Таты, он охотно играл на нем и меня обучил. Если выиграю в лотерее, говорил, обязательно куплю себе цимбалы. Но так и не выиграл. Моя свирель ему сразу понравилась, он тоже захотел играть на ней. Все, чему утром научат меня в школе, я вечером показывала ему. Он любил эти уроки, говорил, что я хорошая учительница, а я его хвалила за прилежание…
На сцене заиграли на свирели. Играл как раз Тиборц…
На похороны Таты я не пошла. Но не потому, что шаталась где-то. Просто мне было лучше дома: запах стружки, Царапка, шелковица, свирель — во всем этом был живой Тата. Зачем было мне идти на похороны?..
На сцене бан Банк пел: «Мелинда, Мелинда…»
Имя свое я получила тоже от Таты. Он любил звучные, строгие имена и нашу Ма тоже всегда называл полным именем — Жужанна. Когда они поженились, рассказывала Ма, Тата выписал на листочек самые красивые женские имена; но рождались у них только мальчики — пятеро, один за другим. Когда в семье родилась первая внучка — то есть я, — Тата пожелал назвать ее Мелиндой. И никогда не позволял делать из этого имени уменьшительное, искажать, портить его…
— С этой минуты меня зовут Чопи[4],— сказала я вдруг своим соседям. — Чопи! Чопи мое имя! — повторяла я упрямо и все громче, громче: не разреветься же мне было, в самом деле, от того, что на сцене передо мною Тиборц, который охраняет, оберегает Мелинду!
