— Не люблю нахрапистых, вот и все, — горячился Захар. — Ты попроси меня по-человечески, и я все сделаю. Меня можно убедить, даже в чем-то переубедить, но только не подмять под себя. Окриков я с детства не выношу.
— Работает под комбрига, — понизив голос, точно открывая тайну, сообщил Семен, имея в виду майора, — причем весьма неудачно. Если тот кричит от доброты к людям, этот — от злости. Знает, что его все равно никто не боится. А гонору — выше головы и дальше носа.
— Как хочешь, Семен, только я не одобряю все эти затеи со свинарником.
— И тем не менее это дело у нас общее. Строим как умеем. Кое-что получается…
Они спорили бы еще долго, но в коридоре раздались громкие голоса, топот ног, задиристо запиликала боцманская дудка. Вернувшийся из клуба экипаж строился на вечернюю поверку. Пугачев отправился в команду, чтобы принять рапорт дежурного.
Планово-предупредительный ремонт корабельных механизмов закончился. Настал час, которого экипаж пугачевского тральщика давно и с нетерпением ждал. Предстояло выйти в море по учебному противоминному маршруту. Этот поход не считался сложным. До острова, где намечалась ночная стоянка, было всего несколько часов ходу, к тому же синоптики обещали хорошую погоду.
Утро выдалось по-осеннему ядреным, свежим. Солнце только еще всходило. От его косых лучей у горизонта слегка розовели редкие перистые облака. Вода казалась неподвижно тяжелой, серой, напоминая застывшее олово, которое неровно напаяли по всей поверхности моря.
Тральщик отвалил от пирса. Захар стоял на ходовом мостике около Пугачева и подавал через микрофон команды, повторяя их за командиром. Разумеется, Семен мог бы и сам командовать, но считал, что таким образом Захару легче будет свыкнуться в походе со своими обязанностями. Ледорубов довольно быстро и уверенно входил в свою прежнюю роль, становясь «правой рукой» командира. И это Пугачева особенно радовало. С тех пор как Ледорубов появился в экипаже, Семен опекал его, как заботливая нянька, хотя такая опека оказалась делом нелегким. Семен еще по училищу знал самолюбивый, трудный характер своего приятеля. На людях Ледорубов разговаривал с ним не иначе как официально. Могло показаться, что они едва знакомы. И только оставшись с глазу на глаз, Захар позволял себе обращаться к другу на «ты».
Тем не менее Пугачев заметил, что во всем поведении приятеля заметно поубавилось прежней самоуверенности, но зато появилась не свойственная его натуре, будто поддельная, сухость в отношениях с людьми.
