«Мой сон — твоих рук дело?»
«Ты же просила: сплю на новом месте — приснись жених невесте!» — не без ехидства припомнил симбионт.
«И ты вместо статистики вероятностей и возможностей решил мне устроить виртуальный секс».
Пока варилась в собственных мыслях и общалась с симбионтом, не смотрела по сторонам. Вернуться в реальность помогла заминка моих спутников. Мань-ял сначала замедлил шаг, а затем и вовсе остановился. Недоуменно выглянув из-за его плеча, я с удивлением поняла, что его заинтересовала детская песочница, вернее, те самые мама и дочь — безутешная вдова, которую он унес с похорон на руках, и девочка, которую забрал Глеб. Как же их зовут?
«Мать — Марина, дитя — Леночка», — отчитался Мегамозг с грустными нотками в голосе, наверное, «заразился» моими чувствами к этим обездоленным землянкам.
Леночка сидела на краешке песочницы и просто пересыпала из ладошки в ладошку песок, не обращая внимания на других детей, которые, заразительно хохоча, «ныряли и выныривали». Марина устроилась прямо на полу, рядом с дочерью, трогательно обняв прижатые к груди колени и положив на них подбородок. Ее миловидное лицо в красных пятнах — опять плакала; красивые синие глаза потухли и припухли; осунувшаяся, потерянная, измученная враждебным миром. У меня грудь сдавило от боли за них. У Мань-яла глаза потемнели, и рука сжалась в кулак, тоже переживает, он три дня после похорон заботился о Марине и Леночке. Водил в столовую и там следил, чтобы нормально питались, даже поселил рядом с собой, мне Ульянка обмолвилась, а я тогда не придала этому внимания.
Много наших женщин потеряли в последней битве мужчин, друзей, близких, но именно этих двух бедняжек Мань-ял взялся опекать сам, совсем по-человечески. А вот ко мне обращался с совершенно неуместными, какими-то дурацкими и мелкими просьбами. Сделай то — не знаю что, помоги с тем — не знаю с чем. Вот как начал в медицинском отсеке развлекаться за мой счет, когда Тино-фея лечили, так три дня и продолжал. Раздражал. Особенно потому, что других феранцев его просьбы странно веселили. Ну правильно — дурацкие. Но зачем ему себя, Первого, в таком свете выставлять?
К нашему приходу в просторном помещении уже собралось много народу. Но никто не спешил занимать стулья, повернутые в сторону узкого стола у пустой стены, видимо, вдоль нее активируют экран для демонстраций. Присутствующие тихо общались по интересам. Дальше я нашла глазами родных и знакомых: Ульянку в обнимку с Глебом; хмурого Дерека со скрещенными на груди руками; Нестерова, беседовавшего со своим помощником Игорем; и Владислава Штольмана, еще недавно франтоватого пластического хирурга сорока семи лет, потом занудного парня в привычном костюме-тройке. Надо же, всего за четыре дня моего отсутствия среди землян и череды трагичных событий, он вновь изменился. Нет, не постарел, вернее будет сказать, принял вторую молодость, новую опасную действительность — распрямил плечи и смотрел, как суровый воин.
