Дети вприпрыжку бросились к выбитой двери подъезда. «Стойте!» — хотел крикнуть я, но меня словно парализовало, поэтому я мог лишь беспомощно наблюдать, как дети вбегают в темный зев подъезда. Почему-то я был уверен, что оттуда они уже не вернутся. Паралич прошел, меня забила дрожь.
«Не идет» «Сопротивляется» «Бесполезен» «Не нужен» «Не спасет» «Не помешает» «Все равно надо» «Да, надо» «Амбаджо сказала, что младший…» — едва слышно пронеслись по двору шепотки со стороны дома. Силуэты в окнах зашевелились, и я понял, что надо бежать. Прыгнув на велик, изо всех сил налег на педали, мучительно медленно набирая скорость. Даже не оборачиваясь, я знал, что из подъезда повалили черные тени. Сзади послышались тяжелые шаги, накатило зловоние. Поморщившись, постарался выжать из велика остатки скорости. Внезапно передо мной в свете фонаря возник ехидно улыбающийся безрукий, рожденный вчера годовалый младший сын Аджамбо, смотрящий на меня пустыми глазами, высасывающими всю волю сопротивляться. «Ты не уйдешь…» — этот зловещий шепот оказался последним, что я услышал.
Проснулся в холодном поту, с трудом понимая где я. Лихорадочно озираясь, поискал Чико. Нет! Ее футона тоже нет! Стало страшно. Обстановка совсем незнакомая — татами на полу, футон со мной, небольшой шкаф, цветок в напольном горшке. Точно! Я же в доме Мотидзуки!
Я обхватил себя руками, пытаясь унять дрожь. Ну и сон, мать его. Что за мерзкая, совсем несвойственная мне жестокость? Неужели глубоко внутри я настолько плохой человек? Да нифига! За обе жизни мне даже в голову не приходила мысль ударить ребенка. Тем более инвалида. И эта Амбаджо… «Господин…» Меня передернуло. Отвратительный, непозволительный расизм! Хорошо, что в конце сна тот я получил по заслугам. Так тебе и надо, мразота!
Глубоко вздохнув, ощутил духоту. Понятно. В душных помещениях частенько снятся кошмары. Долбаный Кеиджи, выделил мне какую-то кладовку без вентиляции! Поднявшись с футона, включил свет и посмотрел на часы. 5.40. Нормально, успею принять душ и доехать до дома к половине седьмого. Расположение душа усталый Кеиджи показал мне вчера, поэтом найти его труда не составило. Смывая струями воды остатки гнусного кошмара, погрузился в воспоминания.
* * *
— Твоя доля, Аники! — с поклоном протянул я деньги Кеиджи. Тот покраснел, но не успел ничего ответить, как его лысый телохранитель кашлянул и сказал:
— Многие смотрят, босс. Я возьму деньги, иначе вы потеряете лицо.
