Шли с Гая по эстакаде. С ним всегда спокойно. Что бы ни предложил. Казалось ведь сверхъестественным: бурить с наклоном в три с лишним километра… Пришли к Араму, в Арменикенд, а там вроде обручения, Арам с невестой их знакомит. «Из племени Колумба!» Мамиш не понял, Гая потом объяснил: «Ее дядю Христофором зовут, вот и шутит Арам». Потом Гая вроде бы идею свою проверял, схему чертил; похожа на амираслановскую, только попроще: «Вот линия моря (у Амираслана таких волнистых линий нет), а вот морского дна. Здесь мы, а здесь нефтяной пласт. Прямым бурением его не возьмешь, надо наклонно, сбоку, вот так», — и выводит кривую линию. «Утвердят?» — спрашивает Расим. Гая смотрит на него удивленно: что за наивный вопрос?.. Идут с Гая по эстакаде. «Сказать?» Белеет в синеве, как отточенное лезвие, тонкий полумесяц.
Гая чуток: у Мамиша большое горе.
— Это жизнь, Мамиш, случается, и умирают люди.
— А он не умер, Гая.
— Как не умер?! Ну да, он будет жить в твоей памяти, в памяти близких.
— Они постараются его забыть.
— Как это?
— Они сами во всем виноваты.
И умолк.
…сам выбросился!
— как сам?
— да, сам.
— почему?
вот и ответь!
«Что же ты? — напишет мать. — Как ты мог?»
— а сама? а ты сама?.. сбежали все! и ты, и Кязым!.. тоже мне герои!
Хасай вырастил ее, помогал, когда училась, всех Бахтияровых на ноги поставил. «Что плохого сделал тебе дядя? И чего ты хочешь? Чтобы Хасай оставил Рену и вернулся к Хуснийэ-ханум?»
скорее отрастет до земли хвост у верблюда…
но как забыть о Теймуре? Али?
И тариста вспомнил бы, да не знает про тариста Мамиш.
а хромой, что мимо окна моего проходит, стучит палкой!.. это же он! он!
Вдруг осенило Мамиша — это тот же самый человек, который утром повстречался Мамишу, с ненавистью глядя на него. Это его палка часто стучала по балконным доскам, когда он с «дарами» приходил к Хасаю и Хуснийэ, часто приходил. Думает, наверно, что пришло к Хасаю возмездие. Как же, придет!.. А мать напишет: «Что же ты сгубил своего родного дядю, старшего в нашем роду?!» Нет, она не напишет, не имеет права. К общежитию подкатил автобус за новой сменой. Месяц ярко серебрился, белея в синеве, как отточенное лезвие.
Вторая встреча со следователем состоялась позже, когда Мамиш вернулся из Морского.
— Мамед, — говорит Мамишу Саттар, — вдова Гюльбалы сказала мне…
— А чего вы не спросите, — перебил его Мамиш, — почему я пришел?
— Я же вас пригласил. Послал вам повестку.
— Никакой повестки я не получал, я еще домой не заходил… Так что она вам сказала?
