Ребенок удивлен, смотрит большими глазами. Может быть, он никогда еще не был на улице, никогда не ощущал ни дыма, ни пыли. И уж точно он никогда не видел группу хиджр в их лучшей одежде! Он вопит, ротик открывается, видны розовые десны и розовый язычок, и он вопит у меня на руках, маленький зверек. Мы смеемся. У него все будет хорошо, думаю я, потому что нет у него дефектов, как вот у меня.
У матери вид встревоженный, и она уносит младенца в дом. Мы ждем, что стукнет открываемый отцом или матерью ящик, зашелестят купюры. Но что это? Мать уходит в другую комнату, открывает кран с водой. И я отсюда, поверх всех уличных звуков, отчетливо слышу: она моет руки. Отмывает руки после нас.
Но тут выходит отец и выдает матушке Арджуни, нашей гуру-хиджре, целых три тысячи рупий. Он сдвигает очки на кончик носа, смотрит на нас поверх них, и одна из моих сестер с ним заигрывает, спрашивает про старую микроволновку или старый телевизор. Но он делает несчастный вид:
– Откуда у меня столько денег, сестра? Ты на меня посмотри. Младенец вот только родился, и вообще…
А я лишь пытаюсь разглядеть, что там делает мать у него за спиной в темном коридоре, такими чистыми-чистыми руками.
* * *
Оно не ново, это оскорбление. Но оно и не старое.
Я покидаю сестер и спешу в лавочку сластей на той же улице. Там внутри тянется длинный застекленный прилавок, а под стеклом – подносы со сластями. Пирамиды сластей, есть сухие, есть сочные, и все они меня искушают. Есть тут коричневая пантуа [11], поджаренная в сиропе, есть белый чомчом, такой сладкий, что язык соли запросит, а есть мое любимое – кхир кадам [12]. Я чую все запахи разом, едва войдя в лавку, можете мне поверить. Я ощущаю даже запах мух, гудящих над несвежими, скисающими в жаркий день сластями.
– Вот это сколько стоит? – спрашиваю я. – А вот это?
Человек за прилавком ворчит. Недоволен, я знаю, что приходится меня обслуживать. Наконец я беру маленькую расагуллу [13]за десять рупий. Продавец подает ее мне в тарелочке, сплетенной из сухих листьев. Я подношу тарелочку ко лбу – благодарю. Купить сладкое – дело немаленькое, на сегодня этого вполне хватит. Вот так и идет моя жизнь: оскорбление в лицо и сладость во рту.
Когда-нибудь я стану кинозвездой, и та мать пожалеет, что мыла после меня руки.
* * *
Вечером, когда сестры приходят ко мне в дом, одетые по такому случаю в нарядные сари, вместе с ними влетают довольные комары размером с птиц. Одна сестра спрашивает:
