– Он ждал, что с ним что-то?..
– Скажем так: он не исключал, что с ним когда-нибудь может произойти несчастный случай. Он всегда говорил «несчастный случай», но мы оба знали, что он имел в виду другое.
Вайлеман отхлебнул из бокала большой глоток, но великолепный Сент-Амур больше не радовал его вкусом. Во рту у него появился металлический привкус. Адреналин. Охотничья лихорадка. Где-то в затылке уже поднимался вопрос, какой редакции лучше всего предложить эту историю.
– Ты полагаешь, я должен?..
– Я полагаю, – сказала Элиза. – Это не даст тебе покоя, и рано или поздно ты начнёшь вести розыски. Так что всё-таки лучше, если ты сделаешь это сейчас. И я знаю также, с чего ты должен начать.
Лист бумаги, больше ему не требовалось. Так он начинал когда-то каждое большое расследование: со списка. Рассортировать собственные мысли. Записать всё, что знаешь, и – что гораздо важнее – чего не знаешь. Прояснить для себя, что ты, собственно, хочешь выведать.
Когда его уволили с последнего штатного места – а он бы поработал ещё года два, но стажёра они получали за половину его ставки, а качество статей для них уже было делом второстепенным, – тогда коллеги на прощанье подарили ему компьютерную программу, какой-то Brain, с помощью которого он мог в будущем сортировать свои идеи. Когда пару лет спустя его выжили из прежней его квартиры, коробка с CD так и не была распакована, и он выбросил её вместе с другим бесполезным хламом; большое спасибо, мило с вашей стороны, но думать он всё ещё мог сам.
Один лист бумаги, шариковая ручка.
Во-первых, «что?». Старые добрые вопросы журналиста.
«Дерендингер», – написал он в самом верху листа, а под фамилией слово: «Убийство?» Немного подумав, он заменил вопросительный знак восклицательным: «Убийство!» Не надо притворяться перед самим собой. Если потом из его расследования получится статья или, почему нет, даже серия статей, как тогда в случае Ханджина, то ему, конечно, придётся формулировать осторожнее, в каждую вторую фразу встраивать «может быть» или «можно предположить». Теперешние шеф-редакторы уже не имели твёрдой задницы и из страха перед жалобами и обвинениями продолжали настаивать на фразе «у нас действует презумпция невиновности», когда даже редакционная кошка уже не верила в эту невиновность. Дерендингер умер не так, как было изображено официально, вот из чего надо исходить. Если полиция похоронила его под обложкой папки с пометкой «предположительно самоубийство», это означало только одно: мы не знаем, как это случилось. Или, может, даже: мы не хотим этого знать. Так или иначе, утверждение, что он упал вниз с Линденхофа, не может быть верным. Во-первых, потому что это падение нигде не было зафиксировано, и это в день, когда смотровая площадка с видом на Лиммат кишмя кишела туристами, и во-вторых, потому что сам Дерендингер только будучи суперменом смог бы пролететь от стены Линденхофа до начала мостовой Шипфе. Там даже в самом узком месте согласно Google Earth добрый десяток метров.
