Финальные субтитры нарушили казавшееся вечным молчания, возвращая с раздумий в реальность…
Взяв мою руку, Аня крепко её сжала в свои маленькие ладошки, пока её взгляд, готовый в любую секунду заплакать, смотрел словно сквозь меня:
— Почему? Почему ты сдался? — дрожащий, тихий голосок врезался казалось в саму душу. — Ты ведь знаешь ответ, скажи мне.
Сам не заметил, как глаза стали влажными. Дорожки влаги, стекающих по щекам, уподоблялись маленьким ручьям.
Почему. Я. Сдался? Так звучит вопрос. Но, где я сдался? Я верю в свою мечту, на работе все тоже в порядке, никогда не отказывал своим близким, не нарушал закона.
Витая в мыслях, прокручивая все двадцать два года жизни, так и не смог найти хоть отдаленно похожее на слабость или сдачу.
— Алекс! — Потянув мою руку, прерывая воспоминания. — Ты знаешь ответ?
— Говорил же, я не сдался. — улыбнувшись, покрепче сжал её ладошку. — Хватит уже грустить, впереди еще три фильма.
— Ты сдался…
— Нет!
— Но… Тогда почему ты здесь? — Повернувшись ко мне, всматриваясь в мои глаза. Столь глубоким, пронзающим до дрожи взглядом, в глубине которого можно было утонуть.
Встав она прошла пару метров, повернувшись ко мне, раскинув руки в сторону:
— Разве это твой мир? Твой дом? — повернув голову к окну.
Следуя её взгляду, смотрел в ночную, не просветную мглу за окном. Нет. Это не ночь. Чем больше всматривался в темноту по ту сторону, пытаясь найти хоть какие-то знакомые очертания. Все больше убеждался в одном. Там ничего нет. Пустота.
Нарастающая боль в груди, все сильнее нарастая, беря в тиски всю грудь. С каждым вздохом, каждым движениям, поражая все сильнее.
Уже знакомая ладошка поглаживала мою голову:
— Я же вижу, что тебе тяжело. Почему ты не попросишь помощи? Я ведь могу тебе помочь, тебе нужно лишь попросить.
— По. Помоги.
Обняв меня, заключив в свои сладкие объятия.
— Не волнуйся, все будет хорошо. А теперь спи, моё время уже вышло.
* * *
Огромное помещения, находящие в почти непроглядном мраке, лишь в центре освещаемое тремя факелами, свет которых с ниспадал на двенадцать фигур, облачённых в длинные мантии, подол которых уже насквозь пропитался черно-багровой жижей. Каждая с фигур заходилась в своей песне, там не было слов, но горловые, рычащие и громогласные звуки, доносившиеся с их ртов сливались в одну огромную какофонию, сродни медвежьему вою.
Образовав собою идеальный круг, все они направляли свой взор в центр, где на огромной плите, безвольно висел человек. Огонь факелов, изрядно ослабнув за эти три дня, вновь принялся мерцать, словно дуновения ветра играли с его язычками, только ветра здесь не было отроду.
