Черноволосые и тощие, они не напоминали Сашку, но при взгляде на каждого я вспоминал дочь. И сердце мое сжималось от тоски и тревоги — увижу ли я ее снова, выберусь ли из этих подземелий, и если даже выберусь, то как пройдет ее операция, какой она вернется из лап хирургов?
В прошлый раз все вышло неплохо, разве что окончательно вылечить дочь не удалось.
— А что там происходит? — спросил я, когда детей собралось десятка два.
Куча мелочи, и ни одного взрослого.
— Работай! — конвоир оглянулся на площадь. — Сегодня день всеобщей радости.
Я хмыкнул и вернулся к фильтру, который оказался в очень плохом состоянии. Пришлось буквально разобрать его и собрать заново, заменив все проржавевшие или сломанные детали.
Я ушел в работу с головой, а о детях вспомнил, только услышав заунывное, но торжественное пение.
Подняв голову, я обнаружил, что людей на площади стало много больше, что помимо мелкоты появились и взрослые: мужчины сплошь в традиционных безрукавках и штанах, женщины в платьях, жрецы в ярких балахонах и шапочках. Они выстроили детей в кружок в центре, запели, и тут переводчик мой почему-то не справился, я не мог понять ни слова.
— Работай, — повторил конвоир, и я сделал вид, что ковыряюсь в фильтре, хотя продолжил тайком наблюдать.
Да и сам конвоир повернул голову, застыл, точно зачарованный.
К взрослым голосам присоединились детские, открыли рты мужчины и женщины. Жуткая, пробирающая до костей мелодия завибрировала под куполообразным потолком, заплясала внутри мозга, накатило желание зажать уши и немедленно сбежать отсюда, спрятаться где-нибудь в темноте.
Затем пение смолкло, и я вздохнул с облегчением.
— Хей! — воскликнул один из жрецов, в темно-синей, как грозовая туча, одежде. — Возрадуем же источник света!
— Хей! — повторил второй, в ярко-алом. — Возрадуем же законы!
— Хей! — добавил третий, в черном, как ночь. — Возрадуем же опору под ногами!
Эта троица находилась на равном расстоянии друг от друга, наверняка они стояли на вершинах треугольника, вписанного в самый большой круг, но из моего закутка точно видно не было.
Простые горожане начали опускаться на колени, и я подумал, что «день всеобщей радости» — местный религиозный праздник, и что наверняка сейчас последует молитва или какое-нибудь причастие, а площадь с разлинованной мостовой заменяет бриан святилище. Только вот при чем тут дети?
Жрец в темно-синем махнул, к нему подбежал юноша с кипой белой ткани в руках. Служитель аборигенских богов выдернул из нее что-то вроде полотенца, шагнул вперед, и повесил его на голову ближайшему ребенку, такой же предмет достался второму, третьему, пока все они не оказались в этих платках.
