Веду себя так, словно не стонала в туалете, пока Тим засовывал пальцы мне в трусы.
Два года назад Азарин оказался честнее и явно смелее меня.
— Паш, прости, — поворачиваю голову, прилипая виском к подголовнику. — Я просто…
— Мне неприятно, Арина. Ты обещала одно, а по факту…
— Знаю. Знаю. Прости, ладно?
Воронин сжимает мою ладонь и подносит к своим губам. Трепетный жест, но я ничего не чувствую. Бабочки в животе подохли в лето выпускного.
— Тебя к родителям?
— Да.
Дальше едем молча. В салоне негромко играет классическая музыка. Кажется, это Верди.
Паша целомудренно целует меня в губы, прежде чем я выхожу из машины. С момента, как я рассказала ему о своей проблеме, слово целомудрие стало его кредо. И, честно говоря, это не нормально.
— Пока, — улыбаюсь и выскальзываю на улицу.
Когда захожу во двор, еще минут десять сижу на ступеньке у двери.
Это ужасно, потому что стоит только прикрыть глаза, и я будто наяву слышу его голос.
Это вычурное «люблю» теперь меня преследует. А еще прикосновения и те эмоции, что я успела испытать, пока ерзала на долбаной раковине, изо всех сил цепляясь за азаринские плечи. Такое чувство, что я до сих пор возбуждена.
В сумке снова пиликает телефон. Сто процентов Паша желает спокойной ночи.
Снимаю с блокировки, чтобы ответить, и застываю. Не Паша это.
Тим. Он отправил мне сообщение со своего старого номера. Еще один привет из прошлого. Я эти цифры наизусть знаю, и все два года, когда набирала их, мне говорили одно и то же — номер заблокирован.
Облизываю губы и открываю послание.
А после фотка моей цепочки, лежащей на столе. Инстинктивно касаюсь шеи. Точно, ее нет. Тут же печатаю ответ.
Он минут пять молчит, а потом присылает еще одно фото. Мои щеки мгновенно вспыхивают, а фотка пропадает.
Сглатываю и блокирую телефон. Он скинул мне дикпик. Потом удалил и написал… Телефон снова пиликает.
Тим: Сладких снов, Громова.
Тим
— Тим?! Ты чего тут делаешь?
Бросаю тряпку в ведро, поворачиваясь на мамин голос.
— Кофе пролил. — Вытираю мокрые руки о спортивки. — Ты знала, что Вера под кроватью не моет?
Пока чешу затылок, разглядываю, как быстро меняются эмоции на мамином лице.
— Ты помыл полы? Руками?
Она, видимо, все еще в шоке, судя по тому, что так и стоит в дверях, переминаясь с ноги на ногу. Я внес в ее распланированное утро разнообразие.
Честно говоря, уже на рефлексах получилось. Пошел за ведром и тряпкой, чтобы вытереть разлитый кофе, очнулся, когда домывал паркет у двери. Первый год в училище за мой длинный язык я был первым в списке на внутренние наряды. Как наказание, естественно.
