. Президенту Дуайту Эйзенхауэру и так достался в наследство опасный «атомный тупик» – а теперь его соперник Никита Хрущев, считавшийся на Западе неуравновешенным и опасным человеком, получил в свое распоряжение ракетную мощь
[63]. После запуска «Спутника-1» его главный конструктор Сергей Королев, 51-летний инженер-ракетчик, посвятивший жизнь покорению космоса, провозгласил, что «дорога к звездам открыта», но для Хрущева гораздо важнее был пропагандистский потенциал ракетостроения
[64].
И Хрущев был в этом не одинок. В том судьбоносном октябре СССР посетил Ричард Рестон вместе со своим отцом Джеймсом, журналистом The New York Times. Вернувшись в Англию, Ричард обнаружил, что его товарищи-студенты не на шутку встревожены отставанием Америки. «Они считали это великим национальным поражением, – писал Рестон. – Нам говорили, что у Америки есть на все ответ, и вдруг оказалось, что это не так»[65]. Буквально в одну ночь Соединенные Штаты, чье лидерство в годы Второй мировой казалось неоспоримым, утратили и мощь, и статус. Даже Линдон Джонсон, на тот момент лидер сенатского большинства, не на шутку встревожился. «В открытом западном обществе мы привыкли жить в объятиях неба, – напишет он позже. – Но вдруг почему-то все стало иначе, и небо показалось почти чужим. Я помню, как меня потрясло, когда я понял, что чужая держава может получить техническое превосходство над нашей великой страной»[66]. Радужная картина 1950-х померкла.
Для своего «Спутника-1» советские ученые выбрали такую радиочастоту, чтобы его сигналы мог поймать обычный коротковолновый приемник, какие были в любом доме и даже в любом гараже. Это означало, что после новости о запуске обычные люди могли настроиться на «космическую» волну и услышать слабый писк советского аппарата, скользящего по ночному небу. Специалисты понимали, что сам по себе спутник не представлял никакой угрозы международной безопасности, – так, физик Джеймс Ван Аллен, работавший над созданием американских искусственных спутников, даже обрадовался его запуску, – но дело было не в его возможностях, а в перспективах[67]. Советский Союз больше не на другом конце мира – он прямо над головой. Даже генерал-лейтенант Джеймс Гэвин из министерства обороны, которого, вероятно, новость удивила меньше прочих, ощутил внутри зияющую пустоту. «Это меня просто убило», – вспоминал он, а его товарищ Джон Брюс Медарис просто завопил: «Вот чертовы гады!»[68]
