— Ага, прибыл, непутевый! — Хозяйка сердито громыхнула ухватом. — Где тебя, Михалыч, леший носит?
Мужчина беззлобно расхохотался, тщательно вытер о тряпку ноги, снял куртку и только после этого поздоровался со мной за руку.
— Садись, чаевничать будем, — обратился он ко мне. — А не то водочкой угощу.
Я с удивлением взглянул на хозяйку. Она поняла мой взгляд.
— Сына ждали. Не приехал. С Нового году вот и стоит.
Я простился с ними, сославшись на то, что опаздываю на поезд, пообещал как-нибудь заглянуть и тотчас ушел.
И вот теперь Михалыч сидел рядом.
Восток розовел все больше и больше. Узкая алая полоска превратилась в огромное поле, и вскоре на другой стороне реки яркою глыбою поднялось солнце на высоту дерева. По воде, к нашему берегу, протянулась красная дорога. Весь живой мир чириканьем, щебетанием, жужжанием радостно встречал наступающий день.
Клев вскоре прекратился. Под предводительством Михалыча мы принялись готовить уху.
— Займитесь костром, а я почищу рыбу, — сказал он и тут же приступил к делу. Я удивился его расторопности.
Славка снова развел костер и подвесил прокоптившийся котелок, потом взял чайник и пошел на реку за водой.
— А ничего наловили! — одобрительно проговорил Михалыч, ловко работая ножом. — Рыба, как человек, тоже хитрая пошла. Вот сазан — умен, черт. На чистине он ловиться не будет, нет. Там его быстро браконьеры зацапают. А вот в камышах ему раздолье: и сытно и безопасно. К нему особый подход нужен. Или взять хариуса. Очень уж пугливая рыба. Увидит человека — хоть золотую приманку кидай, ни за что не возьмет. А ты иди вниз по течению, чтоб насадка опережала тебя, глядишь, на уху и навыдергиваешь.
Вода закипела быстро. Михалыч опустил в нее сначала ершей, потом, когда от костра повеяло таким благоуханием, от которого засосало под ложечкой, выловил их деревянной ложкой, посолил навар, насыпал перцу, кинул лаврового листа и осторожно опустил чисто выскобленных окуней. Мы с нетерпением стали ожидать, молча поглядывая на Михалыча. Наконец он окунул в варево ложку, попробовал и торжественно провозгласил:
— Уха, готова! Прошу к столу!
Я нарезал черный хлеб и положил его горкой на газету. Славка наполнил пластмассовые стаканчики. Мы выпили. Михалыч тоже выпил и заморгал глазами, отводя испорченный глаз в сторону.
— Где ты сейчас трудишься? — спросил я Михалыча, просто так. Надо ведь было чего-то говорить.
— Нигде! В лесники податься думаю, — шмыгая носом и глядя на реку, произнес он.
