— Это очень плохо… — сокрушенно покачала та головой.
— Для тебя?
— Для всех. Для американский группа.
— Да уж чего хорошего. Но я повторяю — рано дергаться. Гурский, а чего это ты в одиночку хлопнул? — Волков придвинул к себе все рюмки и наполнил их. Давайте-ка лучше за то, чтобы все обошлось. Чтобы все хорошо было.
Все чокнулись и выпили.
— А что у тебя за контора? — спросил Герман, закусывая салатом.
— Да… охрана, сопровождение. Всяко-разно.
— Частный сыск?
— Незаконная оперативно-розыскная деятельность запрещена. Только ментам можно, ну и прочим госструктурам. С санкции прокурора.
— Ага, конечно…
— Ребята, ну рано дергаться. Серьезно. Да и… я даже соседей официально опросить не могу. Пошлют меня куда подальше, и все. Имеют полное право. Или в ту же ментуру сдать. И очень даже просто.
— Тебя сдашь…
— Ну, это я так. Но не обязан никто мне ничего рассказывать. Ментам и то не говорят, а уж мне… Сашка, ты чего? — взглянул вдруг Волков на Адашева-Гурского.
Александр очень побледнел, склонился над столом и стал медленно сползать со стула, заваливаясь прямо в объятия обескураженного Германа.
Петр вскочил, отстранил перепуганную Элис и склонился над другом, хлопая его по щекам.
— Что с тобой?
— Не знаю… — еле слышно прошептал Гур-ский.
— Ребята, — Светлана выскочила из кухни, — я сейчас "скорую"…
— Да какая там "скорая", — крикнул ей вслед Волков, — пока она приедет, он у нас откинется. Сашка, что с тобой?
— Плохо… — выдохнул Александр.
— Герка, — Петр быстро надевал на себя в передней куртку, — давай его ко мне в машину! Сейчас, я помогу. Света, куртку его захватите… Сашка, ты идти можешь?
Гурский слабо кивнул и, опираясь на Германа, переступал ватными ногами.
— Ну и хорошо, давай его в лифт… На улице Волков с помощью Германа уложил Адашева-Гурского на заднее сиденье, сел за руль и завел мотор.
— Ты позвони, как он там… — сказал Волкову Герман. — А куда ты его, кстати?
— Да здесь недалеко клиника платная. Там его быстро откачают.
— Бабки-то есть?
— Есть. Я позвоню.
Джип, выезжая со двора, мягко качнулся на колдобинах и покатил по Среднему проспекту. Все дальнейшее Гурский помнил очень смутно.
