Наконец, наступили решающие события — поиск технологий. Остановились на том, чтобы выдавленный свекольный сок фильтровать, пропуская через уголь и просветляя известью. Этим научно-теоретическая часть работы завершилась, и результат был предъявлен промышленникам, которые тут же наладили добычу сахара в молниеносно построенных заводах.
Кстати, хотя в 1813 году блокада была снята, свекольное производство, поставленное к тому времени на широкий шаг, укрощать не стали. Наоборот. Оно набирало темп. Заметим, что вторым свеклосахарным заводом в Европе стал наш отечественный, сооруженный в 1812 году в селе Алябьеве Тульской области. Однако россияне поворачивались тогда в решении продовольственного дела проворнее иных сегодняшних агропромов. И еще заметим, что ныне страна наша производит ежегодно 12 миллионов тонн сахара, занимая первое место в мире и первые позиции в его потреблении (и истреблении на самогон) — 43 килограмма на душу в год!
Два противостоящих результата, а говорят об одном: без теоретической подоплеки науке не с руки отвечать брошенным практикой жизни выводам. Точнее сказать, то вообще не наука, если в ее составе нет мощного теоретического слоя.
Так, на одном полюсе научное знание тесно увязано с производственными проблемами, деловито обслуживая потребности жизни, а на другом уходят в выси абстрактных нагромождений, внешне как будто шатко увязанных со злобой дня. Потому-то желательно (и обязательно) говорить о пользе науки в двух измерениях: с позиций социально-практических отдач, а также с высоты ее внутренних задач. Однако приходится помнить, что если о практической лояльности прикладных, технических и т. п. исследований можно рассуждать уверенно, то общественно значимая прибавка от сугубо теоретических занятий просматривается вяло. В связи с этим неизбежно еще и еще не раз подтвердить: хотя конечным пунктом науки надо ставить материальные цели, осуществить это прямым включением, обходя «теоретические углы», по существу, не удается.
Интеллектуальная собственность человечества
Итак наука неоднородна ни по составу, ни по тем ролям, которые предначертаны ее подразделениям. Перед нами достаточно богатый разброс структур и назначений, где высокотеоретичные, склонные к абстрактной жизни отделы соседствуют с прочно завязанными на эмпирию образованиями.
Все так. Но при подобном обилии разнообразий наука — единый организм, части которого, будучи функционально пригнаны, составляют особый мир, отграниченный от остальной реальности и примерно несущий свои поручения. Сугубым делом науки является добывание информации. Какие бы ее слои ни взять, каждый озабочен умножением знаний. Даже те ячейки, которые упираются в материальное производство и работают непосредственно на него, даже они заняты не самим производством, а получением знаний о нем. Другое дело, что эти знания тут же преобразуются в материальную силу, тогда как, например, абстрактные дисциплины добиваются такого успеха (если, конечно, добиваются) много времени спустя и целой серией переходов да превращений.
