Дело чуть не кончилось катастрофой в самом начале.
Мой предшественник оставил больного после резекции желудка. Пятый день, а его рвет. Обезвожен уж, но перитонита нет. «Непроходимость соустья». Нужно оперировать. Непростое это дело. Шансов мало. Но без этого — смерть верная. Еще сутки переливали физраствор, а потом взяли на стол. Трудно отделить неправильно пришитую к желудку тощую кишку, наложить новый анастомоз. Возился четыре часа.
На следующий день пришлось ехать в район. Два дня меня не было. Возвращаюсь в тревоге, а больного опять рвет…
Говорю ему: «Нужно снова оперировать!»
— Нет уж. Я тебе не мешок — разрезай да перешивай. Не дамся. Так умру.
Ну что ж, Амосов, первая операция — и смерть. Собирай чемоданчик и поезжай в сельский район.
Два дня еще переливали жидкости, отмывали содержимое желудка через зонд. Мужик уже совсем доходит. На третий день через дренаж отошло кубиков двести жидкого гноя и проходимость пищи восстановилась. Репутация была спасена и даже упрочена: непросто было решиться на такую операцию после приезда сразу.
Друг мой, давай о Кирке.
Из Брянска я часто ездил в Москву. Дела с диссертацией, совещания областных хирургов и просто так — в библиотеку, почитать иностранные журналы. И, конечно, каждый раз — к нему.
Летом 48-го года всех хирургов поразило, как громом:
— Юдин арестован! И Марина…
Дело так и осталось темным. КГБ не спешит открывать свои архивы. То, что клеветников очень много, — достаточно известно. Был даже призыв в 37-м: каждый член партии должен найти врага народа. И — находили. Знаю, например, про Киев. Правда, после войны врагов уже искали лениво, но было еще достаточно — аж до самой кончины вождя.
Тюремную историю Юдина еще кто-нибудь напишет, у меня нет достаточных сведений.
По институту Склифософского как чума прошла: имя шефа вычеркнуто, говорят о нем только шепотом, всех подозревают, разбирают, кто был ближе, кто — дальше. Старшие ученики — профессора, молчали… Да и много ли после 37-го года было смельчаков, чтобы защитить учителя? Увы! Колыма-то ох как далека и холодна!
Никого, кроме Марины, не посадили, но из института Киру перевели заведовать отделением в городскую больницу. На пользу ему пошло. Сделался хирургом. Но страсти к операциям не проявлял никогда.
Еще в 48-м тесть купил для молодых комнату на улице Алексея Толстого в коммунальной квартире. Однако брак это не укрепило. Вскоре супруги разошлись. Стал Кира холостяком. Так и до самой смерти.
