Телефон на исцарапанной, исписанной стене с любопытством поглядывал на Антона, а он смотрел на него с тоской и ненавистью, пока сзади кто-то не налетел, не дернул за плечо и не сказал громко: «Вы что? Я же велела быть в половине одиннадцатого!»
Невысокое существо в брючках, в желтой косынке схватило Антона за руку и поволокло мимо усатого, через пустой по-летнему гардероб, потом — полутемным коридором, протолкнуло в щель огромных, как у ангара, ворот и снова потащило — мимо фанерных щитов, под пыльные, свисавшие откуда-то сверху холсты и вдруг выдернуло на яркий до боли в глазах голубоватый свет, чуть подернутый дымком, и в этом свете обнаружился зал не то кафе, не то ресторана, и за столиками сидели, а позади, на возвышении, негромко наигрывал джаз и на паркетном пятачке топтались пары; вся левая сторона ресторана представляла собой сплошное окно, а за ним, вернее за тюлевыми занавесками, виднелись высокие дома, похоже, с Нового Арбата; было удивительно видеть эти дома здесь, совсем на другом конце города, и Антон все думал, как же получается, что они видны из окон ресторана, а потом понял — это фотографии, большие фотографии, только ловко сделанные и прикрытые тюлем, и засмеялся, еще не отцепившись от невысокого существа в брючках, еще не решив, куда и зачем его привели. И тут на весь ресторан разнесся зычный голос: «Сто-о-оп! Плохо. Все плохо!» Музыка умолкла, пары перестали топтаться и стали смотреть вправо, а оттуда, немного переждав, тот же голос властно спросил: «Кого вы привели? Вы соображаете, кого привели?»
Антон сразу почувствовал, что это было сказано о нем, потому что ощущал на себе взгляды тех, кто был вокруг, а еще потому, что рядом вырос человек в вельветовых брюках, в рубахе, усыпанной красным горошком, и рукава у него были закатаны так решительно, будто он приготовился схватиться на кулаки.
«Вы хоть чуть-чуть соображаете, кого вы привели?» — грозно переспросил подошедший, и Антон подумал, что это, наверное, режиссер, и еще — отчего-то смущаясь, как будто мысли его могли услышать, — что это и есть Оболенцев.
Существо в косынке, однако, не сробело и, по-прежнему не выпуская руки Антона, дерзко отрапортовало: «Как кого, Илья Борисович? Танцующего лейтенанта, как вам хотелось. Широкое русское лицо и рост выше среднего!»
Про рост свой Антон хорошо знал — на парад в училище ходил правофланговым батальона, а вот что лицо широкое — не задумывался. Но сейчас проверять было некогда, потому что тот, в вельветовых штанах, побагровел, затопал ногой и заорал: «Как точно! Как удивительно точно! А что у него на погонах? Вы что, не видите, что он старший лейтенант и еще авиатор? А мне нужны кра-с-ные, понимаете, красные общевойсковые петлицы, мне надо снять его кру-п-но! Или вы до сих пор не усвоили, что я снимаю цве-т-ную картину?»
