Поселок был опорным пунктом геологической партии. Через него уходили в тайгу и в него возвращались из тайги геологи, геодезисты, строители, дорожники. Одни искали золото, какие-то минералы, другие заполняли на картах «белые пятна», третьи пробивали трассы будущих дорог, четвертые выбирали удобные места под новое жилье, электростанции, новые опорные базы.
Уходили или возвращались, в поселке звенели гитары, бутылки, стаканы, пелись песни. Здоровые молодые парни отмечали «командировку». Если уходили в тайгу, прощались с цивилизацией: поселок — последняя крыша над головой. Впереди два-три месяца — спальный мешок, костер и голубое или звездное небо. Если возвращались из тайги — радовались человеческому жилью, бане, кровати с чистым бельем. Такие дни для Катерины были беспокойными. Тянуло к людям, к молодым, веселым, бесшабашным:
— Катерина Петровна! Уважьте! Разделите компанию.
Но пугала пьяная безудержность: нахальный, шальной стук в дверь среди ночи.
— Катька! Выходи, если зовут. Брезгуешь, зараза?
Однажды поздним вечером плечистый, обросший черной бородой мужичище, вырвав с мясом дверной крючок, ввалился в комнату. Выпучив пьяные глаза, сверкнул сахарными зубами:
— Приветик! Поговорим о том о сем?
Проснулась Оленька:
— Мама-а…
Катерина сорвала со стены двустволку. С тех пор как не стало Володи, она так и висела на стене. С ружьем обращаться умела, не раз стреляла по куропаткам, а гость не так уж был и пьян, чтоб не сообразить, что ружье — оно ружье.
— Ну, ну… — попятился он к двери. — Не дури.
Сбежались соседи, бородатому дали по шее, заново поставили дверной крючок. Ружье оказалось незаряженным.
До утра просидела Катерина в обнимку с Оленькой и двустволкой, теперь уже заряженной на оба ствола. Таежные мужики упрямые, не только на рожон полезут, а куда угодно. Особенно с пьяных глаз.
Когда пришло время Оленьке в школу, Катерину перевели в районный поселок. Там школа-интернат. А работать стала Катерина диспетчером на автобазе. Сначала дежурным, а потом и старшим. К месту она прижилась, нравом веселая, зубастая, с лица и фигурой приятная. В правом ухе сверкала маленькая сережка с ярким камушком «под брильянт».
— Почему сережка-то одна? — интересовались шоферы. — Где ж другая?
Катерина отшучивалась. Сережки подарил Володя. Одну она потеряла после его смерти и решила, что другую будет носить всю жизнь. В память. Крючков на ее двери больше не рвали, но ухажеров было много. Писали письма, напрашивались на провожанье, набивались в гости «чайку попить», соблазняли баночкой спирта. Но рук особенно не распускали. Ходил слушок, что когда-то она не растерялась и шарахнула одному молодцу по штанам дробью.
