Из интервью газете 'Франс Суар' | страница 3
Считаете ли вы, что критическая позиция, занятая западными компартиями по отношению к СССР, искренна, или это всего лишь тактика?
Я должен заметить, что, когда говоришь о коммунизме или коммунистических партиях, есть два способа разговора, два способа изложения вопроса. Можно говорить на жаргоне коммунистическом, оставаться в его пределах; можно говорить, как обстоят дела по сути, то есть в действительности. Я готов разобрать вопрос и так, и этак. Если оставаться в пределах жаргона - отказ французской коммунистической партии от диктатуры пролетариата есть страшная измена не только ленинизму, но и марксизму, потому что диктатура пролетариата - это стержень, основа учения самого Маркса, а не только Ленина. Казалось бы, после такого отхода сама французская компартия должна была бы снять с себя звание "коммунистической". И во всяком случае, прекратить братские сношения с другими компартиями. Казалось бы, московское руководство должно было бы гневно проклясть вашу коммунистическую партию, предать её анафеме, исключить из коммунистического движения всего мира, а вместо этого мы видим, что ваши коммунисты довольно мирно посылают делегацию на XXV съезд, ну с маленьким жестом, что "не верят в генерального секретаря". В чём же тут дело? почему при такой колоссальной измене сохраняется дружба? А вот тут мы должны перейти в область действительности. На самом деле никогда никакой диктатуры пролетариата не существовало на практике ни в одной стране и ни одного дня. И в Советском Союзе с самого первого момента (с октябрьской революции) пролетариат оказался классом обманутым, и даже в первые недели революции коммунисты расстреливали рабочих из пулемётов, когда те хотели свободного выбора фабричных комитетов. Пролетариат в СССР никогда не был правящим классом, а всегда угнетённым. Против рабочего класса были направлены и драконовские законы. Рабочий класс никогда не имел права забастовки. На самом деле, в области действительности, речь идёт о диктатуре даже не партии, а о диктатуре партийной верхушки. А она не только осуществлена с первого дня октябрьской революции, но заложена в самом строении ленинской партии, так что с 1903 года, когда эта партия создалась, она не могла и не имела целью установить никакой другой режим, кроме диктатуры своей верхушки. Так вот, как ленинская партия несла в себе это обязательным зерном от самого рождения партии, так и французская коммунистическая партия устроена по тому же принципу: мы видим, как она подчиняется единому руководству, как она отлучает своих инакомыслящих, изгоняет их, и поэтому она, отказывайся не отказывайся от диктатуры пролетариата, но, пока она не отказывается от своего централизованного устройства, она и не может осуществить ничего другого во Франции, кроме такой же диктатуры ленинской верхушки. Вся эта ссора между западными компартиями и советской есть тактический шаг, надуманная вещь, приём. Они продолжают ездить друг к другу в гости и не только при открытых, но и при закрытых дверях ведут совещания. Что бы вы сказали, если какая-нибудь французская партия ездила бы в Южно-Африканскую Республику или в Чили, там бы тайно совещалась с правительством, а возвратясь, говорила: мы с ними теоретически не вполне согласны. Вот примерно так выглядит ссора между французскими и советскими коммунистами. Если бы французские коммунисты действительно переродились, действительно освободились от власти единого коммунистического центра, они должны были бы сделать гораздо более решительные шаги не в области жаргона, а в области реального мира.