До атаки, назначенной Мейбомом, оставалось меньше четверти часа – его солдаты уже вышли на исходные позиции, когда в селе началась самая настоящая кутерьма. Прискакало с десятка два красных кавалеристов на запаленных лошадях, которые наскоро поведали о чудовищном избиении красных под Куйтуном. Бойцы моментально всполошились, забегали между домами в панике, а местные мужики их активно подбадривали – каково рожна вам еще нужно, восставайте быстрее, ЗНАК ведь свыше дан!
Затем появились бронепоезда, и стрелки с егерями дружно пошли в атаку на селение, где закипел самый настоящий бой. Разагитированные красноармейцы и местные жители, доставшие из тайных «захоронок» ружья и винтовки, устроили настоящую бойню большевикам и их «сочувствующим», истребляя всех с необычайным воодушевлением. Так что пара очередей из пулемета, один легко раненный в руку солдат, причем дробью – от своих мужиков случайно досталось, вот и все потери, что понесли байкальцы в «бою» за Тулун, взяв более четырех тысяч добровольно перешедших на их сторону пленных. В тайгу прорвалось около сотни уцелевших в резне большевиков – их яростно преследовали местные крестьяне, распаленные учиненной бойней и вкусившие, как говориться «запах крови». Сибирские стрелки уже не вмешивались, лишь одни егеря, снова вставшие на лыжи, резво бросились вдогонку. Казаки тоже поучаствовали в общем «веселье» - изрубили тех большевиков, кого настигли на нешироком поле, кто не успел прошмыгнуть под спасительные лапы густых таежных елей.
Впервые в жизни подполковник видел, как на красных может действовать агитация, от которой его 13-я Сибирская дивизия в первом же бою потеряла одиннадцать тысяч сдавшимися большевикам из шестнадцати тысяч человек – тогда, знойным летом девятнадцатого года двое из трех стрелков перешли на сторону красных добровольно. Здесь пропорция «распропагандированных» оказалась еще большей – значит, имеется за приказами и горячим воззванием главнокомандующего правда, раз народ поверил вождю. Хотя самого Федора Федоровича поначалу ошарашили слова генерала Каппеля. Но сейчас подполковник Мейбом воспринимал их уже вполне искренне, всем сердцем, осознав разумом и душою - правда не в силе, а сила в правде.
Паровоз дал длинный гудок и эшелон стал медленно останавливаться. Офицер посмотрел в окно – слева был знакомый домик разъезда, который он запомнил на всю жизнь. Мимо него длинной вереницей проходили две недели тому назад солдаты, глядя в мертвое лицо любимого генерала, лежащего на санях. А теперь там высился высокий крест с поперечинами – местные мужики поставили на самом видном месте, и когда они только успели...
