Взгляд короля задержался на Иоанне, стоявшей первой по правую руку от него с выражением неизъяснимой нежности и скорби на лице. Девушка была необычайно, ошеломляюще красива, и дед ее, завороженный этим ослепительным видением, готов был поверить, что это ангел небесный, посланный Господом утешить его в смертный час. Идеальной мягкости профиль, большие черные глаза с поволокой, высокий чистый лоб, блестящие волосы цвета воронова крыла, деликатный рот… Одним словом, прелестные черты ее любому казались исполненными глубокой грусти и нежности и навсегда оставались запечатленными в его сердце. Высокая, стройная, со станом чуть менее хрупким и угловатым, чем это обычно бывает у юных девушек, она, тем не менее, сохранила девичью же плавную небрежность движений, которая придает фигуре сходство с покачивающимся на ветру цветочным стебельком. Однако уже сейчас под улыбчивой и наивной прелестью в наследнице Роберта угадывались железная воля и решимость в преодолении препятствий, а темные круги под прекрасными ее глазами говорили о том, что ее душа прежде времени познала разрушительное влияние страстей.
Рядом с Иоанной стояла ее младшая сестра Мария, которой шел тринадцатый год. Она была второй дочкой Карла, герцога Калабрийского, не дожившего до ее рождения, и Марии де Валуа, также умершей, когда малышка еще была в колыбели. Очень миловидная и робкая, девочка совершенно растерялась в обществе столь важных особ и потихоньку прижималась к вдове великого сенешаля, донне Филиппе, по прозванию Катанийка[1], воспитательнице обеих принцесс, почитавших ее как собственную мать. За спиной у принцесс, рядом с матерью, стоял сын покойного великого сенешаля Роберт Кабанский, молодой мужчина с горделивой статью. Одной рукой он поглаживал тонкие усики и время от времени бросал беззастенчиво дерзостные взгляды на Иоанну. Замыкали группу донна Канция, молодая камеристка[2] принцесс, и граф Терлицци, обменивавшийся с этой последней то быстрым взглядом, то едва сдерживаемой улыбкой.
Вторую группу составляли молодой принц Андрей, супруг Иоанны, и брат Роберт, его наставник, последовавший за своим воспитанником в Неаполь из Буды и ни на мгновение его не покидавший. Андрею на тот момент шел восемнадцатый год. Черты у молодого принца были очень правильные, и благородная красота этого лица, обрамленного прекрасными белокурыми волосами, поражала воображение. Однако стоило принцу оказаться в окружении итальянцев с их оживленными, обаятельными физиономиями, как весь облик его терял выразительность, глаза казались потухшими, а в лице проявлялось нечто суровое, леденящее кровь, и каждый понимал, что перед ним – человек нелюдимый и чужеземец. Что до его наставника, великий Петрарка позаботился оставить нам его портрет: красное лицо, рыжие волосы и борода, невысокого роста, сутулый; надменный при всем своем убожестве, способный на любую мерзость, он, подобно Диогену, скрывал под сутаной свои нескладные, безобразные телеса.
