жизнь перевернулась.
Мой телефон завибрировал снова. На этот раз вместо того чтобы проигнорировать его, я протянула руку и нажала кнопку, чтобы его выключить.
И вновь заставила себя улыбнуться миссис Киттерман:
– Не будете возражать, если мы с Хлоей поговорим наедине?
В глазах женщины появился настороженный взгляд, подтвердивший мои подозрения.
– Но вроде вы сказали, что это первичный прием.
Она произнесла это холодно, спокойно, однако я почувствовала в ее голосе легкую нотку раздражения.
– Верно. По крайней мере, первая его часть. Нам все равно нужно будет составить план лечения, определить цели, к которым мы стремимся: например, как научиться справляться с депрессией. Но пока я хотела бы поговорить с Хлоей наедине.
Это предложение явно пришлось миссис Киттерман не по душе, однако она кивнула и встала с дивана. Прижав сумочку «Эрме» к плечу, как будто боялась, что я попытаюсь ее вырвать, она направилась было к двери, но затем повернулась к дочери и протянула руку.
Хлоя сидела неподвижно, глядя на свои колени.
Миссис Киттерман откашлялась.
Хлоя вздохнула и едва не швырнула телефоном в мать.
Миссис Киттерман бросила телефон в свою сумочку, напоследок посмотрела на меня, словно желая удачи, и вышла. Я закрыла за ней дверь. Развернулась. И улыбнулась Хлое, которая все сидела, впившись взглядом в колени. Затем подошла к столу, села, откинулась на спинку стула и уставилась в потолок. В молчании прошла целая минута.
– Весело с твоей мамой, наверное.
Моя фраза рассмешила Хлою, она даже тихонько фыркнула. Во всяком случае, комментарий застал ее врасплох.
Не вставая с кресла, я подалась вперед и пристально посмотрела на Хлою.
Она в ответ посмотрела на меня.
– Ты боишься, не так ли? – спросила я.
В отсутствие матери ей больше не нужно было сохранять бдительность, и она позволила себе легкий кивок.
– Тебе требуется помощь?
Еще один легкий кивок.
– Хорошо. То, что ты это сейчас признаешь, особенно в твоем возрасте, просто невероятно. Но я буду честна с тобой – что бы ты ни пережила, потребуется время, чтобы во всем разобраться. Я здесь для того, чтобы слушать, и все, что ты мне скажешь, останется между нами. Но, пожалуйста, пойми одну вещь: я так называемый уполномоченный по проблемам детей. Если ты скажешь мне нечто такое, что заставит меня заподозрить, что ты подвергаешься насилию или если ты признаешься, что тебе хочется причинять вред себе или другим, я буду вынуждена сообщить об этом органам опеки. Ты поняла?
