Михаил, я вздремну чуток на верхней полке, а то…
Ночка бурная была! — с ухмылкой продолжил за меня младкомвзвода и разрешающе махнул рукой, — Залезай! — затем, обращаясь уже к бойцам сказал, — Давайте тоже по очереди на вторых полках ложитесь, хоть внизу посвободнее будет.
Не теряя времени, я взял свою шинель, свернув, положил её в изголовье вместо подушки, снял сапоги и одним движением запрыгнул на деревянную полку, после чего практически мгновенно уснул под ритмичный стук колес.
Проснулся я примерно через четыре часа и, глянув с полки вниз, оценил обстановку как вполне спокойную: Петренко подрёмывает вполглаза, сидя на сиденье у прохода, два бойца спят на соседних полках, бодрствующие красноармейцы вполголоса беседуют на житейские темы. За окном проплывает зимний заснеженный лес. Спрыгнув с полки я надел сапоги и, потягиваясь, сказал младшему комвзвода:
Поспали, можно и пожрать!
Садись за стол, да ешь, тут уже всё пообедали.
Следуя разумному совету, я достал из вещмешка жареную курицу и хлеб, после чего, усевшись на освобожденное для меня бойцами место, плотно пообедал, слушая рассказ Вани Трофимова, русоволосого коренастого парня с типичной крестьянской внешностью:
Так значит, в баньке после первого захода, мы ещё бражки добавили, а у нас парни, в селе такую бражку делают, вы нигде такой…
Да ты, Вася, про свою бражку уже третий раз рассказываешь, — прервал рассказ другой красноармеец, лениво развалившийся рядом со мной.
Да про неё можно и десять раз рассказывать, к нам артисты приезжали, так их главный сказал, что это настоящее произведение искусства! Песня! А ты говоришь, три раза!.. Ну значит, добавили мы…
Вот так, под стук колес и нехитрые рассказы бойцов, в половине шестого вечера мы прибыли в Москву на Курский вокзал. За это время из разговоров я успел узнать, что наше отделение под номером шесть входит в состав маршевого взвода, сформированного в основном из солдат срочников Горьковского полка НКВД, которых отобрали после проведения внутренних соревнований по лыжам. Парни тогда ещё не знали, какой приз за победу их дожидается, вот и старались. Хотя, наверное, даже если бы знали, старались бы изо всех сил, так как большая часть этих бойцов искренне радовалась тому, что их отправляют на фронт. В отличие от резервистов из нашего отделения, которые на ситуацию смотрели гораздо пессимистичнее. После того, как поезд замер у перрона, мы организованно выгрузились и командир маршевого взвода старший лейтенант Карпов, рядом с которым молча стояла Горбушкина, дал команду строиться, и Петренко расположил наше отделение на левом фланге шеренги. Далее, повернувшись по команде направо, мы по кривым московским улочкам за полчаса дошли до казарм, в одной из которых нам и приказали располагаться. Вместо кроватей здесь были дощатые двухярусные нары без матрасов и белья, температура воздуха в помещении не превышала десяти градусов. Поэтому, не снимая шинелей, мы только составили винтовки в козлы и побросали на нары вещмешки, после чего Петренко сказал, что собирается узнать насчёт ужина и, оставив меня за старшего, вышел из казармы. А я, стараясь держать бойцов из нашего отряда в поле зрения, сел на нары и привалился спиной к стене. Разумеется, выспавшись в поезде, я чувствовал себя бодрячком, но ещё на курсе молодого бойца в российской армии я уяснил, что на воинской службе надо уметь отдыхать наперед. Однако долго мне пребывать в расслабленном состоянии не дали, так как вскоре ко мне подошёл старшина Потапов, которого мне ещё в поезде показал Петренко, пояснив, что тот является заместителем командира маршевого взвода, в который входит и наше отделение. Дождавшись, пока я встану и представлюсь, старшина — тридцатилетний крепко сбитый мужчина среднего роста — спросил где Петренко, на что я честно ответил:
