И вот Даррен Тинзлер перевернул свою бейсболку и, глядя на Грир, приподнял, будто цилиндр. А поскольку могучие «Райланд-флинги» здорово замутили Грир голову, она встала, приподняла руки до уровня талии, будто подобрав юбки в реверансе, и кивнула головой.
– Экие церемонии, – пробормотала она себе под нос.
– Чего? – осведомился Даррен. – Ну ты, Синепрядка, и налакалась!
– На самом деле, нет. Всего лишь нализалась.
Он бросил на нее любознательный взгляд и увел в угол, где они поставили свои стаканы на сваленные кучей настольные игры – «Морской бой», «Риск», «Звездные войны», «Фуллхаус» – истрепанные, явно давно не использовавшиеся.
– Их что, спасли после Большого наводнения в студклубе в 1987 году? – поинтересовалась она.
Он посмотрел на нее.
– Чего? – протянул он наконец, будто рассердившись.
– Ничего.
Она сказала, что живет в Вули, и он ответил:
– Сочувствую. Там страшный депрессняк.
– Да уж, – ответила она. – И стены выкрашены в цвет слуховых аппаратов, верно?
Она вспомнила, что в ответ на эти слова Кори рассмеялся и сказал: «Я тебя люблю». Даррен же только бросил на нее еще один сердитый взгляд. Ей даже показалось, что на лице его мелькнуло отвращение. Однако потом он опять улыбнулся, так что, возможно, ей показалось. Человеческое лицо способно на множество выражений, и они постоянно сменяют друг друга, будто на слайд-шоу.
– У меня вообще все не блестяще, – созналась она. – На самом деле, я не собиралась сюда, в Райланд. Но так уж оно вышло, пусть и по ошибке, а теперь ничего не изменишь.
– Серьезно? – удивился он. – Что ли, собиралась в другой колледж?
– Да. Гораздо лучше этого.
– Вот как? И в какой же?
– В Йель.
Он хохотнул.
– Лихо.
– Правда собиралась, – ответила она. Потом, с возмущением: – И поступила.
– А то как же.
– Правда поступила. Вот только ничего из этого не вышло, но это сложная история. Теперь я тут.
– Теперь ты тут, – произнес Даррен Тинзлер. Он хозяйским жестом протянул руку и расправил пальцами воротник ее рубашки, а она вздрогнула, не зная, что делать, поскольку происходило нечто неуместное. Вторая его рука в порядке эксперимента нырнула ей под рубашку и поползла вверх, и Грир на миг замерла, опешив, рука же отыскала выпуклость ее груди и обхватила ее, при этом он в упор смотрел ей в глаза, не моргал, просто смотрел.
Она отшатнулась и произнесла:
– Ты чего делаешь?
Он же не отпускал, стискивал ей грудь крепко и сильно, сминая плоть. Когда она отстранилась всерьез, он схватил ее за запястье и рывком притянул к себе со словами:
