Грир не знала, как отбрить бородача, как сказать что-нибудь едкое, как его одернуть. Она стояла перед ним молча, беззащитно, слов – ноль. Она была не из тех девушек, что в карман за словом не лезут, не из тех, которых в книгах и фильмах называли «дерзкими», а в более поздние времена – «нахрапистыми». Даже и здесь, в колледже, были такие девушки: да пошел ты лесом, я знаю себе цену. Когда им приходилось сталкиваться с прямым сексизмом или им наносили обиду более общего толка, они либо ставили человека на место, либо закатывали глаза, делая вид, что на такую глупость и реагировать-то лень. Они не стали бы тратить время на размышления про таких, как Даррен Тинзлер.
На главной лужайке колледжа на свежем воздухе прогуливались студенты – они уже ушли с вечеринок, которые понемногу сворачивались, или следовали на новые, менее людные, которые только начинались. Была середина ночи, похолодало, Грир озябла без свитера. Когда она вернулась в Вули, девица с попкорном дрыхла в зале, обняв руками свое ведерко, в котором осталось на донышке несколько нелущеных зернышек, этакая стайка божьих коровок.
– А ко мне тут приставал один, – прошептала Грир бесчувственной девице.
По ходу нескольких следующих дней она в разных формах доносила ту же мысль до людей отнюдь не бесчувственных, сперва потому, что это ее мучило, потом – потому, что бесило.
– Он будто бы решил, что ему все можно, – сообщила Грир Кори по телефону со своего рода пылким изумлением. – Плевать ему было, что я чувствую. Он решил, что имеет право.
– Жаль, что меня там не было, – отреагировал Кори.
Зи считала, что Грир должна пожаловаться на Даррена.
– Руководство колледжа должно про такое знать. Это классифицируется как домогательство.
– Я была пьяна, – напомнила Грир. – Вот в чем дело.
– И что? Тем более не имел никакого права тебя трогать. – Грир не ответила, и Зи добавила: – Вот что, Грир: это недопустимо. Совершенно вопиющий случай.
– Может, в Райланде так принято. В Принстоне такого наверняка не бывает.
– Ты что, больная? Да ничего подобного.
В Зи чувствовался врожденный, кипучий интерес к политике. Она начала еще в детстве с защиты прав животных, вскоре сделалась вегетарианкой, потом сострадание к животным распространилось и на людей, она добавила к своему списку права женщин, права сексуальных меньшинств, войны, беженцев, потом – изменения климата, которые заставляют воображать себе животных будущего, людей будущего, как они задыхаются в страшной опасности, поскольку все ресурсы уже исчерпаны.
