Целый мир тайных обид прорывался в этой короткой небрежной фразе.
– Вы решили, что мы сговорились сделать вам внушение? – спросил Пьер. – Но это не имело никакого смысла.
– У вас был вид двух взрослых людей, отчитывающих девочку, – сказала Ксавьер, которая, казалось, продолжала дуться лишь для очистки совести.
– Но я ничего не говорила, – удивилась Франсуаза.
Ксавьер слушала с понимающим видом. Пьер серьезно смотрел на нее.
– Если бы вы видели нас вместе чаще, то поняли бы, что можете без опаски воспринимать нас как двух отдельных индивидов. Я ни в коей мере не смог бы помешать Франсуазе относиться к вам дружески, так же как она не могла бы заставить меня проявлять к вам такие же чувства, если бы я их не испытывал. – Он повернулся к Франсуазе: – Ведь правда?
– Разумеется, – ответила Франсуаза с горячностью, не прозвучавшей притворно. Однако сердце у нее сжалось: они одно целое, это прекрасно; но Пьер требовал независимости. Естественно, в определенном смысле их было двое, она очень хорошо это понимала.
– У вас настолько общие мысли, – сказала Ксавьер, – что не знаешь, кто из вас двоих говорит и кому отвечать.
– Вам казалось чудовищным думать, что я могу испытывать личную симпатию к вам? – спросил Пьер.
Ксавьер в нерешительности посмотрела на него.
– Для этого нет никаких причин; у меня нет ничего интересного сказать вам, а вы, вы… у вас обо всем столько разных мыслей.
– Вы хотите сказать, что я такой старый, – заметил Пьер. – Это у вас сложилось недоброжелательное суждение: вы принимаете меня за высокомерного человека.
– Как вы могли подумать! – возразила Ксавьер.
Голос у Пьера стал серьезным, хотя чуточку отдавал комедиантством:
– Если бы я считал вас ничего не значащим прелестным маленьким существом, то был бы гораздо вежливее с вами. Но мне хотелось бы иных отношений между нами – не просто учтивых – именно потому, что я испытываю к вам глубокое чувство уважения.
– И напрасно, – неуверенно молвила Ксавьер.
– И я в личном качестве желаю добиться вашей дружбы. Хотите заключить со мной пакт личной дружбы?
– Очень хочу, – сказала Ксавьер. Широко открыв свои ясные глаза, она улыбнулась доверчиво, зачарованно, чуть ли не влюбленно. Франсуаза посмотрела на это незнакомое лицо, настороженное и многообещающее, и ей вспомнилось другое лицо, детское, беспомощное, когда Ксавьер положила голову ей на плечо тогда, ранним серым утром. Она не сумела удержать это лицо в памяти, оно стерлось, было утрачено и, возможно, навсегда. И внезапно с сожалением, с обидой она почувствовала, как могла бы любить его.
