Веселое настроение капитанов помогло разрешить вопрос быстро, особенно после того, когда я пообещал, что по дороге мы с товарищем будем их всех лепить и писать портреты. Капитан самым радушным образом разрешил нам ехать без билета, дал два места в I классе и послал матроса за вещами и товарищем. Я торжественно остался на пароходе, а Васька, бледный, растерянный, спотыкаясь, не понимая, в чем дело, протискивался сквозь толпу пассажиров, недовольно ворчавших из-за привилегии, оказанной сопляку. Когда я его представлял капитану, он дрожал, как в лихорадке, все еще не понимая, хорошо все это или плохо. Наконец, когда нас угостили вкусным обедом и дали по рюмке водки, Васька мой пришел в себя, а когда мы пошли смотреть свои места, то от удивления и восторга Васька стал неистово и дико хохотать.
Мы немедля приступили к исполнению своих обещаний. Васька стал лепить из мастики голову жирного капитана. Я же долго собирался и возился с красками, и, кроме того, мне так не хотелось делать эту работу среди столь сильных впечатлений и всего, что нас ожидает впереди. Я всячески старался оттянуть, ссылаясь на неподходящее настроение. Сам же бегал по пароходу из угла в угол, интересуясь разной мелочью. Вот стали впускать пассажиров. Среди криков, ругани и давки пассажиры стремились к своим местам и каютам. Наверху в рубке стоял Васька и благоговейно лепил капитана, а тот безукоризненно ему позировал. Я старался не показываться Ваське, так как уже заметил, что он глазами давно ищет меня, и если б он меня увидел, то стал бы требовать, чтобы я тоже принялся за работу.
Третий свисток, причалы сняты и наш громадный пароход, как морское чудище, бездействуя, потащился, влекомый на канате маленьким буксиром, как будто если бы он пустил свой винт в ход, то Дон должен был выйти из берегов. Так мы тащились до самого Азовского моря верст шестьдесят. Уже вечерело, когда мы вошли в Азовское море, и, несмотря на бедность Азовского болота, все-таки картина для меня казалась поразительной, к великому моему удивлению, ничем и нисколько не напоминавшей картины на холстах художников, писавших море. Это пространство воды, сливавшееся с небом, вдали чуть-чуть виднеются уже зажигающиеся огоньки городов и проходящих судов. Пейзаж представлял собой совершенно прозрачное пространство тончайших красок и оттенков, объединившихся в одну бесконечную плоскость.
Это мое первое впечатление от моря, от большого пространства воды. Море в натуре отличается от изображений моря на картинах всех художников и школ тем, что в картине видишь, что она измалевана красками, а в море всегда есть какой-то цвет, который трудно передать. Приблизительно его могли передать только импрессионисты и Клод Лоррен в своих морских закатах. Вот это свойство моря меня всегда поражало. Когда пишешь пейзаж с морем, то всегда наблюдаешь разницу между окраской берегов и совершенно другим характером цвета у моря, иногда почти диссонирующим. В этой остроте и цветовой контрастности и есть особая прелесть, которую поняли скорее современные художники, работавшие над писанием моря.
