Хасидом быть здорово. Можно в синагоге, а можно и дома. Если сравнивать нас (то есть их) с иудеями-ортодоксами, первых можно назвать протестантами.
Чтобы окончательно завершить краткий экскурс, в интересах справедливости добавлю шутку, которая ходила в начале века в Витебске. Встречают старого иудея казаки, наставляют на него пику.
— Отвечай, — говорят, — за Христа!
Авраам возмутился:
— Христа распяли не мы, а другие. Так что я тут ни при чем.
— Какие такие «другие»?
— «Настоящие» евреи.
— А где их найти?
— А они живут на территории Великого княжества Литовского. Крайне серьезные люди.
— Да как мы их узнаем? Все люди серьезные.
— Этих очень просто: они танцевать не умеют.
* * *
Теперь по поводу имен — «Как вы яхту назовете, так она и поплывет».
Я ведь слукавил. Розалия Исааковна-то своего мальчика назвала, если произносить правильно, Ицхаком, а Исааком его стали называть русские. Полное же имя звучало так: Исаак-Бер бен Бецалель-Иосиф. В первый раз я это услышал в квартире Евгения Исааковича, Гени. Имя зачитывал сам Геня, сидя на огромной кровати красного дерева, на которой умерла его мать Зинаида Сергеевна. Он держал в руке бумажку, и рука дрожала. И голос. От торжества. Так всегда бывает от соприкосновения со временем. Прошлое притягивается к настоящему. Приятно почувствовать, что не всё исчезает, раскрывая свои руки для более крепкого, чем мы ожидаем, объятия.
* * *
«Личное дело Исаака…» — торжественно произнес Геня, и глаза его блеснули.
Он посмотрел, ожидая эффекта. Я издал эффектный звук.
— Бер, — сказал он.
— Брр, — отозвался я.
У меня привычка повторять последние фразы. Бессознательная. Работа зеркальных нейронов.
— Бер значит «медведь», бен — «сын», — добавил Геня. — Сын Бецалеля-Иосифа. Понимаешь?
Он поднял указательный палец. Посмотрел в сторону, где, возможно, в этот момент могло находиться «мое понимание», но встретился с темным углом, который молчал.
— Бецалель, — повторил я с восторгом.
И улыбнулся. Перед моим внутренним взором промчались сотни тысяч сарацин. В белых тюрбанах, и у всех на лбу сверкал огненной змейкой знак: «Бецалель», что значит «в тени Бога».
Почему сарацины? Потому что тоже семиты.
— Евреи на лошадях не скачут. Они ездят на лимузинах. Это мне в детстве говорил сосед Рома-биндюжник.
— Ну, ты фантазер.
— Прошлое. Имеет свое право быть.
И все же, как арабы и иудеи могут быть объединены одним термином?
Может быть, разница между ними не столь велика?
Я уходил в тот вечер от Гени, груженный полным именем его отца, как награбленным сокровищем. Никто до меня этого не знал. Никто не публиковал. Я представлял себя первым и слышал аплодисменты. И то и другое оказалось горьким заблуждением, но лишь наполовину. Горечь я люблю, поэтому заниматься Дунаевским я не бросил. Зато начал курить. Тот же табак, что и он. Про страшную ошибку, связанную с этим решением, расскажу после.
