— У тебя есть семья?
— Да, две жены и три сына. Я отдал им все свое имущество и занялся спасением души, став паломником.
— Ты был в Мекке?
— Нет, хадж я не совершил, иначе имел бы право назвать себя хаджи. Это моя мечта, посетить Аль-Харам в Мекке, мечеть Пророка в Медине и Аль-Аксу в Иерусалиме.
— Почему же ты не начал с них, а направляешься в Индию?
— Потому, что самое дорогое сердцу оставляют напоследок.
— Откуда ты пришел?
— Через Тегеран, Хиву, Бухару и Самарканд я добрался до Термеза.
— Говорят, в Термезе видели Кара Улюм?
— Так и есть, достойный сын своего отца. О, они страшные воины, свирепые и непобедимые. В блистательной Бухаре их именем до сих пор пугают детей.
— Они тебя не тронули?
— Нет. Да и зачем я им нужен? Они сражаются лишь с врагами Белого царя.
Соколов задал еще несколько вопросов, а затем поднял руки, признавая, что удовлетворен, получив ответы на все вопросы.
— Я пока еще не могу называть себя профессионалом, но к твоей легенде замечаний у меня нет.
— Посмотрим, как она покажет себя в деле, — ответил Пашино.
День тянулся нестерпимо медленно. По крайней мере, так казалось самому Пашино, изнывающему от безделья. Да и нервничал он все же, несмотря на свой внешне полностью беззаботный вид. Но его девиз — пока человек жив, унывать ему не следует — выручил его и на сей раз.
Ночь выдалась темная. Ветер нагнал тучи и закрыл небо. Помолившись и перекрестившись, Пашино выбрался из палатки. Нательный крестик он снял, поцеловал и отдал на хранение другу.
В лагере было тихо, лишь часовой расхаживал на ближайшем холме. Соколов проводил его к берегу. Там находилась лодка — ее, вместе с веслами и сетью гусары купили днем у местных рыбаков.
— Ну, с Богом! — Пашино первым забрался в лодку и занял место на кормовой банке. Снегирев взял карабин и устроился на носу. Два гусара сели на весла, а Соколов присел рядом, заставив Пашино потесниться.
— Хочу самолично проводить тебя за речку, — сказал он на невысказанный вопрос.
Петр промолчал, но на сердце стало теплее от подобной заботы.
Тихо скрипели весла в уключинах. Поросший камышом берег медленно удалялся. На стремнине течение усилилось и их начало сносить.
Через некоторое время нос лодки уткнулся в южный берег Амударьи. Снегирев первым выбрался на песок и замер, прислушиваясь. Тихо шелестел камыш. Лишь голоса ночных птиц изредка раздавались в ночи.
— Всё, я пошел. Прощаемся. Если что, не поминайте лихом, — неловкое молчание прервал сам Пашино, так как гусары начинать разговор не торопились.
