На это звучат в романе и такие ответы. "Евреи у нас в России - это нам Божье наказание за наши великие грехи"; у нас "распятие нами Божьего народа стало прямо национальной идеей". Это - мы же, по нашей "беспечности, слабости и греховности, мы сделали их кровавыми убийцами". Или так: "Есть проблемы еврейские, о которых не еврей, даже я, православный священник, не могу, права не имею говорить". Впрочем, он же, чуть спустя: "был бы евреем, а не священником - уехал бы туда [в Израиль] и взял в руки автомат".
Живописный кладбищенский еврей, хотя сам по себе истрёпанный и спившийся, с достоинством заявляет: "Еврей редко забывает о том, что он еврей и что ему не позволено вести себя как биндюжнику. Может быть, Господь и придумал еврейскую трусость для того, чтобы сохранить свой народ для великого подвига?.." Л. И. этот высокий смысл и ищет: "Нет ли какой закономерности в роковом конце каждого, кто всерьёз замахивается на евреев?" Неужели "Господь оставит Свой народ, который Он воспитывал, выводил, к которому являлся, с пророками разговаривал?" - "Господь избрал евреев, сделав Своим народом, совсем не потому, что они мужественнее, умнее, талантливее других. Народ стал носителем мировой религии, потому ему открытой, что Господь знал за ним совсем другую, какую-то уникальную способность сохранить свой внутренний стержень вопреки любой очевидности, любым испытаниям". И вот: "еврейская кровь где прольётся, цветы вырастают".
А само собою, по роману Ф. Светова мечутся люди и кипят споры, так характерные для начала 70-х годов: вокруг еврейской эмиграции из СССР. Тут как бы - энциклопедия эмиграционных сюжетов и вопрошаний. Изо всего этого клубятся и оправдания эмиграции: "там хоть чистого воздуха поглотаю"; "не только себя, шкуру свою спасаешь - Россию, за дорогих тебе людей будешь хлопотать, правду расскажешь про нашу жизнь, кричать станешь на весь свет" (ответ: "только быстро там что-то все хрипнут"). А то погрубей: "Ехать надо. Пожили, говнеца похлебали, кому сладко - пусть дальше хлебают, да в Магадан сплбавают". "Оставайтесь, совокупляйтесь, рожайте таких же, как вы, трусов и лакеев - а перед нами весь мир, посторонись!" - ""Чего им ещё надо было?" - недоумевает наш обыватель, прокручивая в уме причины отъезда иных из деятелей нашей культуры, - и квартира, и дача, и машина". - "Есть, конечно, и своя правда в этом жутком отъезде, и люди там нужны" - но почему расставание с уезжающими "похоже на поминки", "не поминки, не похороны - хуже". Да "мотать отсюда надо", и всё, что можно увезти - вывезти"! И вывозят: "несметное богатство", "в своих модных чемоданах, выкладывая двойные стенки иконами". Туда же - и прбоголь, русский шофёр: "хочу уехать - и всё тут". А Лев Ильич, хотя и предупреждённый: "еврейству вы изменили, и никуда от этого не денетесь, еврейство вам этой измены не простит, не может простить", - напутствует отъезжающих: да "получайте визу да уезжайте, скатертью дорога! Трудно? Но ведь возможно, а русскому человеку и того нельзя"; жалеть их? "и за глупость, и за трусость? и за эгоизм?.. нас-то кто пожалеет? - не американцы с англичанами, не ООН". "Да вы люди без нации - не евреи, не русские - советские, страдающие только оттого, что у вас нет чёрной икры, ненавидящие Россию, не знающие её, стыдящиеся своего еврейства. Какой тут голос крови, когда это всего лишь элементарное национальное чванство, гордящееся своей гонимостью: мы - гонимые, значит - избранные, нам все должны помогать".
