Мое предположение подтверждают выявленные историком из Нижневартовска В. В. Цысем в Тобольском филиале Государственного архива Тюменской области письма и отчеты Лопарева, относящиеся к весне 1918—1919 года, когда тот работал в Обь-Иртышском союзе кооперативов (сокращенно — Северсоюз).
После окончания в 1910 году Омского механико-технического училища Лопарев преподавал в Абатской ремесленной школе Министерства народного просвещения. Чтобы избежать призыва на военную службу, он переехал через год в родное Самарово — северян тогда в царскую армию не брали. Но эту привилегию (или ограничение в правах?) отменили в 1915 году после больших потерь русских войск на фронтах Первой мировой войны. Лопарева мобилизовали во вспомогательные части — 35-й запасной полк в Тюмени и 21-й железнодорожный батальон в Мурманске. В марте 1917 года по дороге на Кавказский фронт он дезертировал и возвратился в Тобольск, где и занялся кооперацией, а это — мясо, рыба, икра, пушнина...
В. И. Ленин объективно считал, что «сибирские крестьяне менее всего поддаются влиянию коммунизма, потому что это — самые сытые крестьяне». Кооператор Лопарев никогда не голодал. И если бы его не пытались мобилизовать в армию Колчака, то он не сбежал бы «на лодке вниз по Иртышу из Тобольска до Демьянска и Самарово» и не скрывался бы в лесах возле родного села. Назвать такую позицию «протестом против колчаковского режима» язык не поворачивается.
В своих воспоминаниях Лопарев признался: «Я выбрал такую систему укрытия — удрать на лодке километров 60—80, показаться населению, затем оказаться в Самаровском и жить где-нибудь на чердаке, совсем по соседству с колчаковской милицией. В этих случаях меньше всего ищут под носом, да и можно знать обстановку и новости. Как только карательные отряды разъезжались по окрестностям, я выходил и спокойно разгуливал по Самаровскому: 2—3 милиционера меня взять побаивались, зная, что я прилично вооружен...»
В последнем письме в Тобольск, в инструкторский отдел Северсоюза, относимом к лету-осени 1919 года, он отметил: «При малейшей возможности спешу сообщить о своем здравии и пока благополучии. Милостью Божию обитаюсь в Самаровском все время последнее. После расстрелов, порок и прямо сбрасывания в Иртыш с пароходов жизнь немного утихла, и сейчас мы начинаем показывать нос из воды и чуть-чуть дышать. Приходилось жить мудрено: просто приходится удивляться, как мя, раба божия, не сбросили в трюм и не отправили в Томск. Объясню это одним. Когда меня надо было — меня под руками не было. Ночью приходилось ночевать где-либо подальше. Днем погуляешь (показать, что не скрываешься), а ночью опять до свидания. Ночью арестов обыкновенно не делали... Пишите ваши надежды на этот год и новости о белых и красных. Мы здесь ничего не знаем...»
