Обернулся всяк при этом пеший-конный,
Встрепенувшись, навострили уши звери,
Схоронился ястреб за горою тёмной,
Ну а мыши повыскакивали в двери;
И любые шелесты кругом притихли,
Рябь разгладилась по рекам и озёрам,
Пресеклись все кривотолки да бредихи, —
Хоть внемли прапращуров переговорам…
И отправился сквозь бор зелёный
Удалой наш молодец тропой знакомой.
Глядь — дорожки той заветной поперёк
Частокол стоит, и крепок, и высок.
И конца ограде нету вправо-влево.
Постучал он вежливо в забора древо —
Может быть, откроют где-то ход,
Уважать, мол, надо же народ!
Но в ответ лишь был облаян злыми псами,
Пёсьи морды тали прыгать над зубцами
Частокола из соснового бревна;
Тут нагнулся, зацепил он тропку — на!
Выдернул, как плеть, из-под забора,
Намотав на кулачок, притихла свора…
Да как стегнёт суглинистой тропой! —
Разлетелся сразу частокол щепой,
Разбежалась свора, тихо заскулила,
А навстречу — злыд-злыдович:
«Ну ты сила!
Будешь мне теперь служить, ага?
Стану я тебе выплачивать таньга…»
Добрый молодец злыдовича тропою
Хлобыстнул — и тот рассыпался трухою.
