Избранное. Том второй | страница 4
Дверь с грохотом растворилась, и через порог шагнул парень, румяный с мороза, в нагольном тулупе.
- Скоро вы тут распрощаетесь? – грубовато спросил он.
- Скоро кошки любятся, Ефим. Разве не знаешь? Прими-ка во здравие рабы божьей Марии, – предложил Камчук, подмигнув хозяйке. – А ну, Маша!
- Не пью, – отказался парень.
- Один раз можно. Мы вот тоже не пьём, а ради такого случая согрешили. Иль ты за мой отъезд с отцом выпил? Он, поди, рад, что Камчук уезжает, а?
- Об этом его спрашивай, – буркнул Ефим и, сдвинув на затылок шапку, из-под которой выскользнула бронзовая прядь, без лишних слов опрокинул посошок.
- Ну, с богом! Спасибо за хлеб за соль, хозяюшка, – дружески обнял хозяйку гость. – Повезло тебе, дьявол кудлатый! Такую жену отхватил. Вот если схвачу её и – в тайгу, а? Что скажешь?
- А райком на кого? – скрывая зевок, усмехнулась Мария.
- Григорий заменит, – подталкивая Ефима к порогу, рассмеялся Камчук.
Сняв с гвоздя под полатями кубанку, Науменко привычно кинул её на непослушные кудри и последовал за ними.
Землю подсинила ночь. На всё село один огонёк запоздалый, да и тот скоро Мария потушит. Трескучая, насупленная ночь! Такие бывают перед зимним Николой.
- Час поздний, ночевал бы, – не очень настойчиво предлагал Науменко. – Утром с народом простишься, уедешь по-людски.
- Прощаться не стану. Бузинка не на краю света. Поехали, Ефим! Да чтоб не цоб-цобе, а с ветерком!
Жеребец, ёкая селезёнкой, рванул с места.
«Вот и всё», – облегчённо вздохнул Камчук и оглянулся: куда- то за спину торопливо уплывали серыми утицами дома.
- Наддай! – давясь морозным воздухом, крикнул он. – Грра-бят! – Воронко, приученный к этому крику прежним хозяином, прянул в сторону, едва не выскочив из оглобель, и понёсся остервенелым чёрным ветром. Дома-утицы не отплывали теперь – испуганно шарахались. А деревня спала.
«Спячка одолела!» – усмехнулся Камчук.
Вспомнилось, как в двадцать девятом въехал сюда уверенный в себе, в своей правоте, чтобы сломить глухое молчание деревни, оживить её, очеловечить, вытряхнуть из неё дремучую окаменевшую душу и вдохнуть новую, раскрытую, доверчивую. Как влажное горящее зерно, перелопачивал человеческие судьбы. Перелопачено немало.
Колхоз сперва было пошатнул и его несокрушимое душевное здоровье, и незыблемую уверенность в себе, заставил многое пересмотреть. Пришлось одолевать не только заскорузлую косность мужика, но и свои сомнения.
«Теперь уж всё», – стараясь слушать гулкий дробящий топот коня, думал Камчук, дыша раскованней. Его утомил длинный разговор с Науменко, которому отныне придётся тянуть лямку председателя. По плечу ли она Григорию? Рубакой он был лихим. Камчук это помнит. Но пора кавалерийских набегов миновала. Уяснит ли это Науменко? Трудно сказать, однако время для внушений пока есть.