Врачи ещё раз осмотрели мою ногу и решили, что пора, наконец, выписать меня из госпиталя. И они тоже сказали, что мне полезно будет поехать отдохнуть в Решму.
В тот день, когда я сдал, наконец, госпитальный халат и получил взамен свой бушлат и бескозырку, в море бушевал шторм не меньше, чем в одиннадцать баллов. Норд-ост кружил по улице колючие снежинки. Может быть, когда-то это и была весёлая улица. Но теперь повсюду стояли лишь обгорелые стены, а в скверике все деревья расщепились на куски, и у мраморного мальчишки с крылышками за спиной были отшиблены нос и руки. Немудрено: город сто раз бомбили и пятьдесят раз били по нему из пушек. А потом в нём стояли немцы и наши их выгоняли силой. Где уж тут было чему-нибудь сохраниться.
Я думал, что не встречу ли где знакомого, но где там! Редко-редко попадались прохожие. В управлении порта дежурный сказал, что сегодня отправить меня он не может. В такой шторм ни один катер не выйдет из бухты, а автотранспорт не переберётся через перевалы. Мне дня два придётся тут переждать. Я могу пойти на Чёрный мыс к морской пехоте. У них там тёплые кубрики в уцелевших дачах, и они меня накормят.
Дежурный рассказал подробно, как мне найти пехотинцев, и я вышел из портовых ворот.
Море совсем взбесилось и лезло на берег с рёвом и шумом. Всё вокруг стонало и выло. В три часа дня я едва различал дорогу. Не встретив ни одной живой души, я добрался до перекрёстка. Я шёл пять минут, десять и вдруг услышал, что море гудит не слева от меня, а справа. Значит, я заблудился. Ветер валил меня с ног и толкал в канаву. Вдруг вдали что-то зачернело. Ну, — подумал, — кто-то идёт. Сейчас я спрошу дорогу.
Шла женщина, закутанная в платок. Она несла на руках ребёнка. Не дойдя до меня, она вдруг свернула, оступилась и, хромая, вошла в дом.
Вот беда, упустил! Как только мог быстрее, я подбежал к дому. Это был пустой, разрушенный дом, в окнах кружился снег. Куда же она пошла? Вдруг хлопнула дверь, и женщина вышла. Слегка прихрамывая, она пошла в обратную сторону. А ребёнок? Ребёнка-то с нею больше не было!
Я хотел было её окликнуть, но она словно сквозь землю провалилась. Теперь я подошёл к подъезду и приотворил дверь. За дверью не оказалось ни пола, ни сеней. Я увидел лишь глубокую воронку, набитую снегом. А за ней чернели ямы, торчали выщербленные стены да виднелся двор с чёрными поломанными деревьями. Где же ребёнок?
И тут я вдруг увидел ребенка. Он смирнёхонько лежал под самой дверью и не шевелился.
