Он дает им имена: Джаггер, Уоттc, Ричардc и Вуд.
Щенки носятся по террариуму. Джаггер кусает за хвост Ричардса. Вуд притворяется спящим, но коварно вскакивает, впивается в ветку, висящую над ним, и победно трясет ею в воздухе. Уоттc по-прежнему недоверчиво обнюхивает его, ходит кругами, снова принюхивается и отчаянно лает. На него нападает чудовище. Уоттc начинает плакать.
Потом он счастливо впивается ему в руку зубами и изо всех сил виляет хвостом. Потом Уоттc бросается на Ричардса и Джаггера. Те сначала отступают, но затем бросаются за ним в погоню.
Он помнит своих собак. Пульес и Коко. Ему пришлось усыпить их, хотя он уже тогда подозревал, да что там — был уверен, что вирус — это ложь, сфабрикованная мировыми супердержавами и подхваченная правительствами стран и средствами массовой информации. Если бы он вывез собак куда-нибудь, чтобы не убивать, их могли поймать и долго мучить. А оставить их у себя — это было бы самым опасным и неразумным решением: пытать, замучить до смерти могли не только собак, но и всю его семью. В то время повсюду продавались препараты для инъекций, специально подобранные так, чтобы животные не мучились. Их продавали буквально везде, даже в супермаркетах. Он похоронил своих собак под самым большим деревом на участке у их дома, у того самого дерева, где в выходные дни, когда не надо было ехать на семейный мясокомбинат, они садились втроем, в тени у самого ствола. Он потягивал пиво, собаки устраивались рядом. Он брал с собой приемник — старый, еще отцовский — и слушал инструментальный джаз. Ему нравился ритуал настройки на любимую станцию. Пульес то и дело вскакивал и срывался в погоню за какой-нибудь птицей. Коко сонно провожала его взглядом, а затем смотрела на Маркоса, и в ее глазах он неизменно читал простые, но мудрые слова: «Пульес сумасшедший. Такого придурка еще поискать надо. Но ведь мы его любим. Любим таким, какой он есть, — изрядно поехавшим». Он в ответ обязательно гладил ее по голове, улыбался и приговаривал: «Хорошая Коко, умница девочка, красавица». А когда возвращался отец, Коко преображалась. Скрывать переполнявшую ее радость она была не в силах. У нее в груди словно заводился дремавший до этого мотор, она начинала скакать, бегать, вилять хвостом, лаять. Завидев отца даже издали, она мчалась к нему и прыгала ему на грудь. Тот неизменно встречал ее с улыбкой на лице. Выдержав первый натиск, он обнимал свою любимицу, брал ее на руки. То, что отец уже подъезжает, становилось известно по изменившемуся вилянию хвоста Коко. Так она виляла только ради любимого хозяина, человека, который заметил ее на обочине шоссе — грязную, скрючившуюся от голода и уже погибающую от обезвоживания. Ей было всего несколько недель от роду, и ее жизнь висела на волоске. Отец не отходил от нее ни на шаг — ни днем, ни ночью. Полуживую, он возил ее с собой на работу на комбинат, ухаживал за ней, лечил, — и вот наконец ей стало лучше, и она начала реагировать на происходящее вокруг. Маркос считает, что усыпление Коко стало еще одной причиной того, что отец начал терять рассудок.
