— Понимаю. — Маша задумчиво покивала. — Ты навеки останешься старой девой, Варвара.
Варя глянула на сестру с кротким ужасом, будто ждала приговора, знала, что он справедлив, но все же надеялась на помилование. И сразу же опустила глаза, раскрыв заложенную счетами книгу.
— Я знаю.
Она знала, что обречена, но знала про себя. Сегодня сестра сказала об этом, сказала в своей обычной полудетской манере, не вдаваясь в причины, а сообщая результат. Варе очень хотелось заплакать, но она пересилила себя и сказала почти безразлично:
— Володя хочет уехать в Смоленск. Говорит, скучно у нас.
— Прости меня, Варя. — Маша подошла, крепко обняла сестру. — Я сделала тебе больно. Я знаю, что больно, я такая дурная. Наверно, мне надо влюбиться.
— Уж не в Аверьяна ли Леонидовича? — улыбнулась Варя. — Что ж, он всем хорош, только не для тебя.
— Не для меня?
— Не для тебя, — строго повторила Варя, уловив подозрительные нотки. — Он слишком прозаичен для романа и слишком легкомыслен для семейной жизни. Муж без положения, образования, состояния, наконец…
— Варя, о чем ты говоришь? — удивленно спросила Маша, отстраняясь.
— Я знаю, что говорю, — с непонятной резкостью сказала Варя. — Забродила хмельная олексинская кровь, барышня? Обливайтесь холодной водой, делайте немецкую спортивную гимнастику и прекратите чтение любовных романов, пока… пока кнопки не полетели.
— Какие кнопки? Какие романы? Что с тобой, Варвара?
— Поедешь в Смоленск. Немедленно, с Владимиром.
— Ты… ты сама в него влюблена! — крикнула вдруг Маша. — Сама, сама, я вижу, я все вижу!
— В Смоленск! — Варвара туго прижала ладони к запылавшим щекам. — Я… я не услежу за тобой, чувствую, что не услежу.
— Ты… ты гадкая, — сквозь слезы выдавила Маша. — Гадкая старая дева! — И, уже не сдерживаясь, с громким, детски обиженным плачем выбежала из комнаты.
Она проплакала всю ночь и утром не вышла к завтраку. Варя сказала, что у Маши болит голова, и все расспросы прекратились.
После завтрака, как всегда, пришел Беневоленский. Играл с Федором в шахматы, но был рассеян и проигрывал.
После третьей партии поймал Варю на веранде: она шла в сад.
— В вашем доме сегодня что-то очень тихо.
— Это к отъезду. Лето кончилось, Аверьян Леонидович, наступает пора забот.
— Да, скоро осень, — эхом откликнулся он. Разговаривали на ходу. Варя не оглядывалась, Беневоленский шел сзади.
— Федор тоже уезжает?
— Все уезжают, даже дети. Остаюсь только я. — Она неожиданно обернулась. — А вы? Остаетесь или тоже в отъезд?
