— Ты, не обгадился? С дебютом тебя студент, ты убил своего первого русского. Ты видел это…
— Что, — спросил я сквозь гул в ушах, не понимая его голоса. В голове стоял какой-то гул, сквозь который, как сквозь подушку еле доносились слова моего командира.
— Лидке! Мартин Лидке! Он умер страшной смертью. Я видел своими глазами, как русский, схватил его зубами за глотку и захлебываясь кровью, вырвал ему трахею, но я ничего не смог сделать! Я не мог ему помочь…
Постепенно слух начал возвращаться в мои уши, и я отчетливо услышал, как совсем рядом от меня плачет Шнайдер. Он ползал по снегу и голыми красными от крови руками что-то искал.
— Мы, мы никогда не сможем победить этих русских, — верещал он, вытирая рукавом текущую из носа кровь.
— Что ты ищешь, — спросил обер-лейтенант Крамер, наблюдая за своим бойцом, потерявший разум.
— Часы! Часы! Отец подарил мне дорогие швейцарские часы. Что я кажу ему, когда вернусь домой.
— Петерсен, ты видишь идиота. Он думает, вернуться домой с часами. Он думает, что он выживет в этой мясорубке. Да они, умирая, рвут нам глотки! Это какое-то безумие! Мой разум не в состоянии переварить это, — сказал мне Крамер.
Я обтер от крови снегом лицо и слегка пришел в себя. Я мог видеть только один глазом. Мне приходилось прикладывать снег к лицу, чтобы уменьшить опухоль, которая возникла на моем лице.
— Что, свинопасы, наложили в штаны? Пятнадцать гаденышей не смогли справиться с пятью русскими — позор! Пять минут даю вам, чтобы привести себя в порядок, — сказал обер-лейтенант. — Убитых похоронить…
— И русских тоже, — спросил ехидно пулеметчик Альфред Винер.
— И русских тоже, — ответил обер-лейтенант Крамер. — Они более достойны того, чтобы со всеми почестями быть преданными земле. Это настоящие воины, а не вы — стадо жирных свиней.
— Я, герр обер-лейтенант, хоронить русских не буду. Пусть их хоронят большевики, — сказал снова Винер и закурил. — Земля, герр обер-лейтенант, промерзла на два метра. Мы будем рыть её до самой весны, а нам еще выполнять задачу.
Камрады молчали. Ни кто не проронил, ни слова. Каждый понимал, что война с русскими это не прогулки по Елисейским полям в Париже. Мы должны были это принять эту реальность и жить теперь с ней дальше, ощущая спинным мозгом, что и наша солдатская судьба может в любой миг быть не менее трагичной, чем у Мартина.
У меня до тошноты болела голова. При виде изобилия крови на льду, я не выдержал, и, меня вырвало. Организм отверг утренний завтрак, подсказывая мне, что сотрясение мозга это уже боевое ранение. Несколько минут меня рвало, как проклятого. Я не мог даже подняться с колен. Тело настолько ослабло, что я упал и потерял сознание. Что было дальше — я не помнил.
