— Вперед, — закричал Крамер. Он первым же ударом вскрыл горло идущему в авангарде «Ивану». Его ноги подкосились. Кровь хлынула их артерий, фонтаном обагряя снег.
Что было дальше я помню плохо. Помню эти суровые лица поросшие щетиной. В их глазах не было страха. В их глазах была ненависть и презрение к нам и к смерти. Русские бились отчаянно. Несмотря на усталость, они нашли силы, чтобы впятером противостоять двум отделениям наших парней. Изначально исход рукопашной схватки был предрешен в нашу пользу. Дрались молча. Ни единого выстрела. Ножами, прикладами карабинов и кулаками, мы свалились в свару. Русская группа старалась сдержать наш натиск. Они встали спинами друг к другу и завертели свою кровавую карусель.
Схватка была скоротечной. Я до сих пор с ужасом вспоминаю, до какой нечеловеческой злобы может война довести людей. Бросившись в кучу, я тут же получил прикладом русского автомата. Черный провал небытия, в который мне довелось свалиться, сохранил мне жизнь. Я не видел всего боя, а очнулся лишь тогда, когда обер-лейтенант Крамер бил меня ладонями по щекам приводя в чувства.
— Очнись студент — очнись, — говорил он мне, растирая мое лицо снегом. После порции нашатыря, подсунутого мне под нос, я пришел в чувство. Размытое изображение стало набирать резкость, и наконец-то я вернулся в реальный мир.
Голова ужасно болела. Приходя в чувство, взглянул на место боя. Ничего необычного не было — война есть война. Но то, что я увидел, надолго врежется в мою память и будет напоминать мне все годы моей жизни.
Среди окровавленного снега в неестественных позах лежали тела семи убитых человек. Было видно, что русские дрались до последнего и умирали на этом холодном ледяном поле брани, как настоящие солдаты. Больше всего мое сознание поразила та картина, которая застынет в моей памяти образом истинной воинской доблести.
Пробитый кинжалом русский солдат, умирая в самый последний момент своей жизни, успел вцепиться зубами в глотку обер-ефрейтора Мартина Лидке. Из последних сил, он словно дикий зверь, перегрыз ему горло. Все лицо этого большевика было в крови. Так и лежали они, обнявшись, словно братья. Побратимы этой войны — они уже не были врагами. Они лежали на льду Двины, славой и подвигом своим, разделив между собой нелегкую судьбу солдата. Был ли в их сердцах Бог, и с какой верой они приняли свою смерть, мне было тогда неизвестно.
Обер-лейтенант Крамер, качаясь от усталости, присел рядом. Он приказал собрать жетоны, оружие и личные вещи наших парней. Меня бил жуткий озноб. Руки и все тело тряслось не от холода, а от страха. Голова кружилась, а лицо заплыло огромной гематомой, которая скрыла мой глаз. Дрожащим голосом Крамер тихо спросил меня:
