Одиннадцатью годами позже, уже обратившись в «автора „Обломова“», растождествиться с главным героем которого оказывалось все труднее и в глазах тесных знакомых, Гончаров писал (16/28.VII.1868, Париж) М.М. Стасюлевичу (на страницах его «Вестника Европы» предстояло в следующем году появиться «Обрыву»):
«В круге моих знакомых есть действительно несколько веселых личностей, очень порядочных, которые добродушно (как вы выразились однажды на мое замечание, что надо мной все смеются) мистифицируют меня, приняв за точку своего остроумия обломовщину и принимая меня за буквального и нормального Обломова. Все это делается очень мило, деликатно, тонко, но шутка продолжительностью своей перешла немного границы. И к довершению беды, на мои замечания мне отвечают иные из них с улыбкой, что никто ничего не шутит, что вероятно я сам шучу или даже не в своем уме».
Попутно отметим, что работал Гончаров почти всегда быстро, «запойно» – долго собираясь, раздумывая, возвращаясь и откладывая начало работы, сами тексты он обычно писал стремительно. По крайней мере так обстоят дела с двумя из трех его романов: большая часть «Обломова» написана летом 1857 г., почти «в один присест», чуть медленнее, но также в основном за летнюю вакацию 1867 г. написан «Обрыв». Гончаров не столько «хорошо укладывался» в образ Обломова, сколько никак не укладывался ни в один другой из расхожих образов автора, потому и приходится наблюдать примечательное движение «объяснений» Гончарова современниками, следующее за выходом его текстов – от «дядюшки» из «Обыкновенной истории» к «кухонному» (по словам Герцена) интересу путешественника в Китай и Японию – к «Обломову»: образы Гончарова хороши хотя бы тем, что за них можно ухватиться, уложить в типологию, где самим автором любезно создано новое членение (в отсутствие которого приходится – как тому же Герцену – хвататься хоть за «гоголева Петрушку»).
Большую часть своей жизни (с 1835 по 1867 г., с небольшим перерывом в 1860–1862 гг.) он проводит на службе – умеренно-хорошим чиновником, не особенно отличаясь и, что не менее важно, не зная значительных провалов. Из них последние десять лет пришлись на службу по цензурному ведомству: после возвращения из путешествия на «Палладе» он получил повышение по службе в министерстве финансов, приняв в свое заведывание в департаменте стол, ведавший формулярными списками, представлением к чинам, наградам и т. п., т. е., как мы теперь могли бы сказать, стал заведующим отделом кадров, – назначение не только несколько хлопотное, но и далекое от появившихся у него после трех лет странствований новых интересов и желаний. Так что в конце 1855 г. он с радостью (и неизменными для него опасениями и страхом перемен) откликнулся на приглашение министра народного просвещения А.С. Норова перейти на службу в С.-Петербургский цензурный комитет, что и исполнилось в феврале 1856 г.
