В отличие от своего бывшего сотрудника, Маркса, так и не научившегося даже более или менее сносно говорить по-русски и служившего источником многочисленных анекдотов о своем феноменальном невежестве, Вольф был знатоком и любителем книги, и его издательство никогда не превращалось «только в бизнес». В «Отчете за десять лет работы» он писал, что только сочетая прибыльные и (заведомо) убыточные издания удается избегать краха и пускать в публику сочинения, которые надлежит «иметь в нашей литературе, ради чести литературы» (Вольф, 1863: 2), а в частных разговорах разграничивал книги, которые ценит как издатель – и которые почитает как книжник, позволяя себе время от времени принести интересы первого в жертву второму. Впрочем, как показывает история его издательского дела, – жертва эта была разумная, укрепляя его репутацию, позволяя ему находить общий язык со своими сотрудниками и клиентами: тот случай, где наглядно видна ограниченность прямолинейного прагматизма.
Основная же заслуга Вольфа в русском книжном деле – создание издательства, предприятия, пережившего своего владельца, ведь это первый случай в большой русской книготорговле: ни у Новикова, ни у Смирдина подобного не получилось.
Сытин. Под портретом Чехова
Говоря об интеллектуальной культуре прошлого, мы в первую очередь говорим о текстах, напечатанных или так и оставшихся рукописными, но с точки зрения реконструкции культуры, отстоящей от нас во времени, как до некоторой степени единого (или, по крайней мере, сообщающегося внутри себя) пространства, мы имеем в виду тексты, которые функционировали более или менее публично, имели свой читательский круг. И привычно разговор сосредотачивается вокруг двух персонажей – автора и читателя. Куда реже в фокус внимания попадает фигура издателя или редактора, хотя именно от их действий в большинстве случаев зависит встреча двух первых персон.
История издательств – и в особенности больших издателей – это всегда любопытный ракурс истории культуры, знакомые вроде бы обстоятельства, увиденные под не очень привычным углом (ведь взгляд, который воспринимается нами как «естественный», это взгляд автора, склонного воспринимать культуру с точки зрения своего авторского усилия, как ряд «актов», «идей», «творческих намерений», или, напротив, отменяющий себя ради «объективности», «истории без лиц», складывающейся как обратное исходной интенции).
В России, как правило, издательство если и переживало своего издателя, то ненадолго – издательское дело было делом преимущественно личным и, соответственно, носило на себе достаточно выраженный отпечаток личности издателя, нередко его вкусов и предпочтений, в других случаях – его видения, в чем в данный момент нуждается публика. Отсюда и история издательств оказывается в первую очередь историей издателей – их личными историями, причем не входящими в привычную, довольно безликую (может быть отчасти из-за отчужденности авторов) историю русских предпринимателей, интересных обычно своей непредпринимательской стороной: об основателях династий Мамонтовых или Морозовых написано немного, тогда как Савва Иванович или Савва Тимофеевич – объекты устойчивого любопытства (впрочем, может быть, это и не отечественная специфика: в конце концов из династии Медичи нас обычно интересует Лоренцо Великолепный, при котором дела банковского дома приходят в упадок, чем его дед Козимо: интереснее знать, как с изобретательностью растрачивается накопленное состояние, чем как оно создается на протяжении долгих десятилетий и нескольких поколений, да и первая история нередко благопристойнее второй).
