Товарищ Молчанский спросил меня: „Ты с нею знаком? Это — славный и энергичный товарищ“. Я в ту же минуту бросил киоск и нагнал ее. Предложил ей идти вместе на митинг, но она мне ответила: „Если не будете выступать, то вы мне не нужны там“. Я обещал ей, что выступлю.
Тогда она взяла меня за руку, и мы ускорили шаги по дороге в Зимний театр. Этот юный и милейший товарищ рассказала мне по дороге, что она всего три года как сделалась анархисткой. Это ей трудно далось. Она около двух лет читала Кропоткина и Бакунина. Теперь почувствовала, что прочитанные ею труды помогли сложиться ее убеждениям. Она их полюбила и во имя их работает. До июля она выступала перед рабочими, но боялась выступить против врагов анархизма — социал-демократов. В июле на одном из митингов в сквере она выступала против социал-демократа „Нила“. Он ее хорошо отстегал. „Теперь я, — говорила она, — собралась с силами попробовать вторично выступить против этого ‘Нила’. Это — агитаторская звезда в центре социал-демократов“.
На митинге я выступил против знаменитого „Нила“ под псевдонимом „Скромный“ (мой псевдоним с каторги). Говорил скверно, хотя, по уверению товарища, „это было очень удачно, только что волновался“.
Мой же товарищ, юный и энергичный, завоевала весь зал своим нежным, но сильным ораторским голосом: аудитория была восхищена этим голосом, и мертвая тишина, когда слушали то, что она говорила, сменялась бурными рукоплесканиями и громовыми криками: „Правильно, правильно, товарищ!“
Товарищ говорила недолго, 43 минуты, но настолько возбудила массу слушателей против положений, высказанных „Нилом“, что, когда последний вышел оппонировать всем против него выступавшим, зал закричал: „Неверно! Не забивайте нам головы неправдой. Правильно говорили нам анархисты. Вы говорите неправду…“
Когда мы возвращались с митинга, нас собралось уже несколько товарищей вместе. Наш юный товарищ говорила мне: „Вы знаете, товарищ ‘Скромный’, что этот ‘Нил’ своим влиянием на рабочих до сих пор меня с ума сводил, и я задалась целью во что бы то ни стало убить его влияние на рабочих. Меня стесняло на этом пути лишь одно: я слишком молода. Рабочие относятся к старым товарищам более доверчиво. Боюсь, что это мне помешает выполнить свой долг перед рабочими…“
Кроме здоровья и лучших успехов ей в деле революционного анархизма, я ничего больше пожелать не мог. Мы распрощались и разошлись, обещая на другой день встретиться и поговорить о Гуляйполе, о котором она слыхала много хорошего»
