Рассказы о собаках [из сборника «Море. Тундра. Собаки»] | страница 9

Целый месяц я искал Барса. Начинал в лесу и заканчивал дальними поселками. По вечерам я не мог сосредоточиться ни на чем. Мне страшно было подумать о его голодной смерти. Смерть в ожидании хозяина. Вот он, Барс, сидит, и я вижу слезы в его глазах.

Холодные ветры уже общипали листву, ледовая корка покрыла ручей. С вечера небо нахмурилось, спрятались звезды, чуть-чуть потеплело. И парашютики белого снега спустились на землю.

С первой порошей меня потянуло в овраг. Я люблю его склоны, крутые, поросшие лесом. Слышно, как подо льдом продолжает журчать ручеек. Было грустно. Я чуть-чуть постоял и по старой тропе направился в сторону Алексеевой дачи. Нет, я не видел тропу, просто чувствовал, что она под ногами. Шел я мимо приметных берез и вдруг возле забора заметил темный клубок, припорошенный снегом.

Сердце тревожно дернулось: «Барс!»

Ничего не может быть глупее, нелепее этой смерти в двадцати шагах от дома. Почему я сразу, тогда еще, не догадался пройти вдоль всего забора? Идиот! В другом месте Барса и не следовало искать. Поздно казнить себя. Поздно. Теперь цветы, что я взял у Алексея, посажу на могиле Барса.

Медленно я приближался к забору. Страшился увидеть остекленевшие глаза, скрюченные смертью лапы в белых носках. Я представил себе обвислые уши и белые зубы, стиснутые холодом смерти. Эх, Барс, Барс. Мне уже не услышать твоего голоса.

Я подошел к забору и остановился, изумленный. Под снегом лежал старый автомобильный баллон.

У Родина свой дом. Дом, построенный поневоле. Захотел в городе жить, а квартиры не было. Вот и вбил в эти стены и сбережения, и отпуск. Теперь не жалеет. Тихая домашняя обстановка, земля, пахнущая весенними цветами и всеми благами сельской жизни. Но чтобы пахать, завести свинью или корову — боже упаси. Даже кур у него нет.

— Я все-таки моряк, — говорил он, — и заниматься свинством или скотством не в моем характере. Нет-нет, это не по мне.

Итак, при всей своей горячей любви к фауне он держал только голубей и собаку-овчарку. В свободное от вахты время (а его у него хватало: сутки отдежурит в портовом флоте, а трое — дома) он возился в саду, гонял голубей и писал рассказы. А еще любил сидеть в кухне у окна. Это окно было украшением всего дома. Большое, как широкоформатный экран. Родин сделал его из двух рам и говорил: «Отсюда проецируется дуга в сто восемьдесят градусов», что в переводе на сухопутный язык означает: половина Вселенной, то есть видна величественная панорама Авачинской губы — голубой краешек великого океана, восточная сторона Петропавловского порта. Справа простирается лайда, вернее, лиман реки Авачи, живописный треугольник проток и озер. Всю дугу по горизонту венчают изумительной красоты горы. Они притягивают, наводят на размышления.