Пока Папа и Бабуля выторговывают групповую поездку, мы уже взбираемся на судно.
– У меня siete hihos, – хвастливо начинает Папа, имея в виду семерых своих «сыновей».
Стоя у ограждения, мы наблюдаем за стайкой местных мальчишек, ныряющих за монетками. Рафа шепотом отдает приказы, щипая и одергивая нас:
– А ты, Лала, не вздумай ныть, что тебе хочется чего-то еще. У Папы нет денег…
– Я и не собиралась…
– Seño, seño, – кричат ныряльщики – не señora или señorita[145], а нечто среднее, тела у них блестящие и темные, как у морских львов. Они прыгают и исчезают в маслянистой воде, сопровождаемые многочисленными пузырьками, и выныривают с монетками во рту. Неужели их мамы никогда не говорили им, что класть деньги в рот нельзя? Они плавают как рыбы, смеются и зовут нас. Я боюсь воды. Мальчики из Акапулько не боятся.
Раздается гудок, доску втягивают на борт, мотор начинает реветь, и мы начинаем отдаляться от берега, флаги развеваются на ветру, вода вокруг вспенивается. Мальчики из Акапулько, качаясь на волнах, машут нам. Я снимаю соломенную шляпу и машу им в ответ.
Роза, что сделала для меня Канделария, словно мотылек, слетает с моей шляпы. Я беспомощно смотрю, как она кружится в воздухе, на мгновение взмывает вверх, а потом падает в воду, покачивается на ней и смеется, пока ее не поглощает пена.
Все куда-то подевались. Моя кузина и братья исчезли. Я вижу только взрослых – они поднимаются на верхнюю палубу, ветер треплет их волосы, словно пламя. Пока я догоняю их, берег становится все меньше и меньше.
– Что такое? – спрашивает Мама, заметив, что я плачу.
– Мой цветок, он упал в воду.
– Делов-то.
– Не плачь, Лалита, – говорит Папа. – Я куплю тебе новый.
– ¿Qué, qué, qué?[146] – спрашивает Бабуля. – На что мы собираемся тратить деньги?
– Она плачет по цветку, который, говорит, потеряла.
– Плакать о цветке! В твоем возрасте я потеряла родителей, но ты когда-нибудь видела, чтобы я плакала?
– Но этот цветок сделала мне Канди! Папа, как ты думаешь, может, те мальчики, что ныряли, найдут его, когда мы вернемся?
– Ну конечно, солнышко. А если нет, то я сам прыгну и найду его. Не плачь, corazón[147].
– Да, – соглашается Мама. – А теперь иди и оставь нас в покое.
Я хожу взад-вперед по пароходику, дважды захожу в туалет, выпиваю три колы на верхней палубе, две на нижней, втискиваюсь под лестницу, лежу на скамейках, вынимаю пробковые диски из шестнадцати бутылочных крышек, но забыть не могу. Может, океан выбросит мой цветок на берег, может быть. Когда я в очередной раз иду в бар за колой, меня хватает за плечи большая волосатая рука и приставляет к моему горлу пластмассовый меч. Это пират с усами и бровями, как у Граучо Маркса!
