вперед, иначе мы никогда больше его не увидим».
Индеец-ковбой записывает себе в блокнот адрес Катиты, складывает штатив и кладет его на плечо, крича противным голосом: «Fotos, un bonito recuerdo, fotos[139]. Дешево и хорошо!»
За бухтой Ла-Калета, подобно океану, вздымаются и падают зеленые горы. А надо всем этим небо, синее, чем вода. Туристы кричат по-испански, кричат по-английски, кричат на непонятных мне языках. И океан отзывается им также на незнакомом мне языке.
Я не люблю океан. Вода пугает меня, а волны кажутся слишком бурными. Дома вода озера Мичиган такая холодная, что у меня ломит лодыжки, даже летом. Здесь же вода теплая, но волны намывают песок мне в купальник, и у меня саднит живот. Ла-Калета, конечно же, хороший пляж, но как-то раз океан пытается забрать меня, и с тех пор я держусь подальше от воды.
Волны крутят и вертят, и тащат за собой все, что попадает в поле зрения. Я строю домики из песка там, где песок мокрый и липнет к ногам, потому что сухой так горяч, что обжигает. Океанская пена, словно babas[140] обезьяны, крошечные пузырьки из зеленых становятся розовыми, а потом лопаются.
Канделария, у которой на шее ожерелье из ракушек, сплетает мне розу из полосок пальмовых листьев.
– Где ты этому научилась?
– Этому? Не знаю. Руки сами плетут.
Она прикрепляет розу к моей шляпе и бежит к океану. Когда она оказывается в воде, ее юбочка всплывает, словно кувшинка. Купальника у нее нет, вместо него – уличная одежда: старая блузка и юбка, собранная и закрепленная на поясе, но даже так, барахтающаяся в воде, она выглядит очень симпатично. Трое туристов потягивают кокосовый напиток в тени пальмовых palapas [141]и горланят песню «Битлз»:
– I saw her standing there. – Их смех подобен крикам чаек.
– Канди, берегись акул!
Дно океана рифленое, словно нёбо, оно иcчезает из-под ног, когда меньше всего того ждешь. Вот почему я кричу, чтобы Канделария была поосторожнее, оказавшись на глубине. Вода Акапулько, соленая и горячая, как суп, щиплется, попадая в глаза.
– Лалита! Иди ко мне!
– Нет, я боюсь.
– Не будь такой глупышкой. Иди. – Ее голос на фоне шума волн кажется чириканьем.
– Нееееет!
– А что будет, если я брошу тебя туда?
Мы ездили на остров Ла-Рокета, через залив, на лодке со стеклянным дном, и по пути туда видели под водой статую Девы Марии Гваделупской, целиком из золота. Видели мы ослика, пьющего пиво. И ныряльщиков с обрыва в Кебраде, и закат в Лос-Хорнос, где океан охотится на тебя и с тяжелым грохотом падает вниз, словно кулак армрестлера. И съели рыбный обед за шатким столиком, установленном в песке, а потом качались в гамаке. Папа был в хорошем настроении и купил нам всем ожерелья из ракушек – Маме и мне, Тетушке и Антониете Арасели, Бабуле и даже Канделарии.
