Как мы хохотали с Романом, когда я ему напомнила, что была шефом и полковником 9 Казанского драгунского полка! После этого он меня иначе и не называл, только: «ну, мы то с вами, Мария Николаевна, как драгуны, понимаем…» И каждый раз смеялся этой шутке.
Надеюсь, он жив.
Мысли путаются. Иногда нас колют сульфазином, в качестве наказания. Я пару раз провинилась, меня привязывали к кровати и вкалывали это ужасное лекарство, от которого температура прыгала под 40, и все тело начинало колотить, как стражники палками. Ужасно!
Что такое 40 градусов я хорошо знаю. Когда папа отрекся от престола, я единственная из сестер не болела корью, девочки все уже пластом лежали, а я по обыкновению за ними ухаживала. И тут – как подкосило, свалилась с температурой. Мама потом говорила, что боялась за мою жизнь, так мне было плохо. Ничего не помню. Помню только, что бредила, и что чьи-то прохладные руки клали мне на лоб смоченное холодной водой полотенце.
Тогда, после кори, у нас у всех было осложнение - неожиданно стали вылезать волосы, причем как-то уж очень быстро. Доктор порекомендовал обрить головы, чтобы те волосы, что вырастут, были уже здоровыми и не выпадали. Мы сделались смешные лысые девочки. Алешу тоже обрили, за компанию. Так и сфотографировались, сделали художественную карточку – одни головы на черном фоне. Как мы веселились!
Волосы, конечно, выросли и больше не сыпались, но уже были совсем не такие, как раньше. Поэтому я не любила рассматривать свои ранние снимки – там у меня такая роскошная, такая пышная прическа!
А теперь – драгун драгуном. Мышиный хвостик или сиротский пучок на затылке. Волосы к старости стали мягкими, ломкими. Не держатся, даже когда я их туго стягиваю аптечной резинкой, неаккуратно выбиваются. Я стягиваю их сильнее, но резинка от этого рвется. А где достать другую? Пока найдешь или уговоришь сестру дать…
Тогда я была ужасная кокетка! Даже сама чувствовала, что это неприлично. Но внутри все клокотало, прямо ничего с собой не могла поделать. Как бес какой толкал, или какой-то маленький дракон жил в низу живота и устраивал там всевозможные непристойности.
Знаете, в том страшном доме в Екатеринбурге, солдаты над нами издевались: подсматривали, когда мы переодевались, шутили, когда мы шли мимо них в уборную, рисовали на обоях омерзительные картинки. Сестры – не говоря уж о маме! – считали, что они выше этого, гордо вздернув носики, проходили мимо, не обращая внимания на всю эту грязь, которая к ним не приставала. Потому, может, и не приставала, что они гордые были, искренне считали, что уж к ним-то эти пакости никакого отношения не имеют.
