Волненіе общества послѣ 1 марта, такимъ образомъ, объяснялось предчувствіемъ реакціи и ожиданіемъ худшихъ временъ, а не, повторяю, сожалѣніемъ объ ушедшемъ вмѣстѣ съ Александромъ II хорошемъ времени. Всѣ событія, имѣвшія мѣсто въ послѣдніе дни царствованія Александра II, — совѣщанія о выработкѣ чего-то вродѣ конституціи, планы Лорисъ-Меликова объ измѣненіи порядка изданія законовъ, работа Валуева въ этомъ направленіи, — словомъ все то, что волновало столичные круги, не доходило до Полтавы даже въ видѣ слуховъ. Для насъ конецъ царствованія Александра II былъ эпохой реакціи сравнительно съ 60-ми годами.
Но вотъ надвинулась гроза еврейскихъ погромовъ.
Во второй день Пасхи 1881 г. грянулъ погромъ въ Елисаветградѣ, а за нимъ посыпался градъ ударовъ въ разныхъ другихъ мѣстахъ. Сгущалась атмосфера и въ Полтавѣ. Со дня на день ожидали своего череда и полтавскіе евреи. Тревога поднималась по поводу каждаго пустяка. Городъ былъ наполненъ слухами. Ожидали съ часу на часъ движенія желѣзнодорожныхъ рабочихъ, приготовившихся, будто, громить евреевъ. Никто не успокаивалъ населенія; правда, никто изъ властей и не возбуждалъ тревоги. Даже не было обычной депутаціи евреевъ у губернатора съ просьбой о предупрежденіи погрома и о защитѣ. Губернаторомъ въ Полтавѣ былъ Бильбасовъ, братъ извѣстнаго писателя. Послѣ Мартынова Бильбасовъ былъ для Полтавы олицетвореніемъ доброты и снисходительности. Губернатора не боялись и даже любили. Ни одного враждебнаго къ евреямъ акта съ его стороны не обнаруживалось, и Полтава была обойдена въ отношеніи погромовъ…
Былъ праздникъ Шевуосъ, конецъ мая.
Евреи-гимназисты пользовались правомъ не посѣщать гимназіи въ еврейскіе праздники. Этимъ правомъ мы всѣ, ученики 7-го класса, воспользовались и на этотъ разъ. Въ моемъ классѣ было 12 евреевъ, изъ нихъ нѣкоторые — въ числѣ лучшихъ учениковъ. Учителемъ географіи былъ у насъ Мурковскій, раньше подвизавшійся на поприщѣ классическихъ языковъ, и, надо сказать правду, не совсѣмъ удачно. Географію онъ преподавалъ первый годъ. Случилось, что къ выпускнымъ экзаменамъ въ маѣ мѣсяцѣ пріѣхалъ для ревизіи гимназіи попечитель кіевскаго учебнаго округа Голубцовъ. Пріѣздъ его вызванъ былъ тѣмъ, что полтавская гимназія привлекала къ себѣ, какъ я уже имѣлъ случай указать, много экстерновъ, и за гимназіей установилась репутація слишкомъ «снисходительной». Этимъ и объяснялся пріѣздъ самого попечителя, высшаго начальника учебныхъ заведеній въ цѣлой области. Каждый изъ учителей могъ ожидать, что на его урокъ пожалуетъ самъ попечитель. Особенно тревожился Мурковскій, который, естественно, хотѣлъ показать географическій свой товаръ лицомъ и твердо разсчитывалъ, что евреи — первые ученики — выручатъ и лицомъ въ грязь не ударятъ. Велико было его огорченіе, когда, войдя въ классъ, онъ засталъ его мало населеннымъ, и козырныхъ учениковъ на лицо не оказалось. По тогдашнему обычаю, къ первому уроку дѣлалась перекличка по журналу, и когда оказалось, что евреевъ нѣтъ, Мурковскій сталъ выражать свое неудовольствіе и не безъ озлобленія сталъ говорить о томъ, что евреи пользуются и своими, и чужими праздниками. Въ этотъ моментъ мнѣ случилось какъ разъ войти въ классъ по дорогѣ въ синагогу: я зашелъ въ гимназію по какой-то надобности и рѣшилъ присутствовать на урокѣ географіи. Входя, я слышалъ, какъ Мурковскій что-то говорилъ о битьѣ евреевъ. Я понялъ, что рѣчь идетъ на модную тему и что Мурковскій намекаетъ на погромы. Я не вытерпѣлъ и запротестовалъ противъ такой бесѣды, и заявилъ учителю, что, повидимому, ошибся, — думалъ придти на урокъ географіи, а очутился на погромной бесѣдѣ противъ евреевъ, почему я считаю долгомъ уйти изъ класса. Мурковскій, всегда довольно добродушный человѣкъ и очень хорошо относившійся лично ко мнѣ, былъ озадаченъ моимъ заявленіемъ и приказалъ мнѣ остаться въ классѣ. Я возразилъ, что въ этотъ моментъ я его не считаю учителемъ и не подчиняюсь его приказанію, и вышелъ изъ классной комнаты. Напротивъ нашего класса помѣщался восьмой классъ, гдѣ въ этотъ моментъ происходилъ экзаменъ въ присутствіи попечителя, директора и инспектора. Черезъ стеклянную дверь нашъ бдительный инспекторъ увидѣлъ, что я, блѣдный отъ волненія, выхожу изъ класса. Онъ вышелъ ко мнѣ и освѣдомился, что произошло. Я подробно ему разсказалъ о только что происшедшемъ и объяснилъ, что войти въ классъ на урокъ Мурковскаго не могу. Инспекторъ заволновался, но долженъ былъ признать, что заставить меня вернуться въ классъ было бы безполезно и несправедливо. Инцидентъ сталъ извѣстнымъ въ городѣ съ быстротою молніи. Евреи заволновались. Случай этотъ сталъ предметомъ разговора въ городской думѣ, и о немъ было сообщено сейчасъ же губернатору Бильбасову. Въ этотъ день попечитель долженъ былъ обѣдать у губернатора. За обѣдомъ губернаторъ объяснилъ попечителю, что случай съ Мурковскимъ вызвалъ тревогу въ еврейскомъ населеніи и что, по его мнѣнію, Мурковскій долженъ немедленно подать въ отставку. Въ 8 час. утра слѣдующаго дня Мурковскій уже не былъ учителемъ гимназіи.
