Едва успев договорить этот непродолжительный монолог, он, продолжая держать в руке револьвер, направил его на правую ногу девушки и тут же, даже не глядя в ее сторону, произвел целенаправленный выстрел… пуля попала в среднюю часть бедра. Мария, воспитанная в условиях детского дома, побывала в различных и достаточно непростых переделках, поэтому научилась переносить любую, в том числе и сильную, боль, но в этот раз, поддавшись какой-то своей внутренней интуиции, она, словно враз обезножив, плюхнулась на пол и, схватившись за поврежденное место, изобразила сильнейшие, якобы нестерпимые ей, страдания. Непродолжительно насладившись видимым крайне жутким мучением выбранной жертвы, Борисов, сорвав с «презренной шалавы» парик и резко взяв ее за волосы так, чтобы голова ее обязательно поднялась кверху, а их глаза непременно встретились, «скрипящим», душераздирающим голосом произнес:
— Как ты, надеюсь, поняла, «подлая сучка», ты здесь находишься не ради — на «хер», нам не нужной! — плотской забавы; выбрали же мы тебя в качестве «опасного зверя», — «аха-ха-ха», ржали разбойники, — на которого собираемся «поохотиться». Сейчас половина двенадцатого, к слову сказать, уже глубоко спустившейся ночи; мы же даем тебе фору лишь до утра, и полагаю, что ты вполне доходчиво понимаешь — чем дальше ты сможешь уковылять на своей подстреленной ножке, тем дольше в этом случае тебе посчастливиться выжить.
Его слова продолжали вызывать дружный смех его неотесанных, грубых, преступных соратников; сам же он даже ни разу не улыбнулся, а, только еще более «стервенея», продолжал, так сказать, «инструктировать»:
— Я, если бы вдруг оказался на твоем месте, не стал тратить попусту время, а напротив, «весело» поспешил, потому что, извини, — «га-га-га», смеялись его соратники, — твое время уже запущено. Обещаю, что не далее, как к обеду, я буду разделывать твою мертвую тушу; сейчас же, шалава, отдай-ка мне сюда свой мобильник.
С этими словами главарь обыскал девушку и достал из кармана ее куртки сотовый телефон, оставив Вихреву без какого-либо сообщения с внешним миром.
Все это было так нереально, будто Мария находилась словно в каком-то кошмарном, неведомом сне и никак не могла поверить, что действительно будет являть собой предмет нечеловеческих и явно сумасшедших забав этих одичавших либо, лучше сказать, озверевших — нет, даже не людей! — а скорее, животных, но сильная боль в простреленной части бедра возвращала ее к суровой реальности, и как только атаман отпустил ее волосы, она тут же поднялась и прихрамывая направилась к выходу. На этот раз Грета посторонилась, предоставляя тем самым своей недавней попутчице свободное продвижение. «Эта «падла-приморенная», вероятно, тоже будет участвовать в этой смертельной «гонке»? — подумала про себя проститутка и зачем-то мысленно подытожила: — Все-таки интересно: что она-то здесь делает? Хотя какая мне теперь разница… значит, тридцать три — и это против всего одной».
