к Розе, чем к ее подругам и другим молодым женщинам, – вспоминал Леонид. – И не только из-за ее выдающегося музыкального таланта – как и любое природное дарование, он затмевал всё, – но и благодаря ее уму, редкостному добродушию и духовной чистоте». Несмотря на влечение к Розалии, Леонид поначалу противился серьезным отношениям, опасаясь, что они могут помешать ее карьере пианистки. Кроме того, Леонид не представлял, что́ он, бедный художник, сможет предложить ей, поскольку к моменту их знакомства она уже была преподавателем Одесской консерватории. Однако судьба рассудила иначе: пути молодых людей то и дело пересекались. Прежде чем сделать ей предложение (они поженились в День святого Валентина в 1889 году), Леонид впал в нехарактерное для него состояние размышлений и апатии: «Один нерешенный вопрос
[69] не переставал терзать меня: возможно ли сочетать серьезные и всеобъемлющие занятия живописью с семейной жизнью?»
Ему не стоило беспокоиться: для него это определенно было возможно. Чего, увы, нельзя сказать о Розалии. После рождения Бориса – 10 февраля 1890 года – она перестала выступать на публике, хотя продолжала играть дома и в свободное время подрабатывала частными уроками игры на фортепиано. В 1895 году она снова вышла на сцену, чтобы исполнить ряд благотворительных концертов для Московского училища живописи, ваяния и зодчества, где преподавал Леонид. Журнал «Московские ведомости» сообщал, что «весьма талантливая пианистка г-жа Розалия Исидоровна Пастернак (супруга знаменитого художника) исполнила фортепианную партию в квинтете Шумана». Эти концерты пользовались оглушительным успехом.
Подрастая, дети видели, что мать принесла свою карьеру в жертву семье, и это их печалило. Во время семейного отдыха в Шлирзе в Баварии Жозефина случайно подслушала, как отец сказал матери: «Теперь я понимаю, что не должен был на тебе жениться. Это была моя вина. Ты пожертвовала своим гением мне и детям. Из нас двоих ты – больший художник». Дети считали эту жертву слишком благородной. «Нам было бы лучше вообще не рождаться, – писала Лидия, – но, может быть, это оправдалось существованием Бориса[70]».
Жозефина говорила о детстве: «Когда я вспоминаю[71] о нашей семье, какой она была до того, как мы разделились (во время революции), я вижу ее так: три солнца или звезды – и три родственные им меньшие небесные тела. Меньшими светилами были Александр, Лидия и я. Солнцами были отец, мать и Борис. Мать была ярчайшим из солнц. Какими бы выдающимися ни были отец и Борис, в творчестве и у того, и у другого заметны старания, поиски. Мать же никогда не старалась сиять; она сияла так же естественно, как люди дышат».
